Page 30 - Отцы и дети

вами, – прибавил он вставая, – когда вы представите мне хоть одно постановление в
современном нашем быту, в семейном или общественном, которое бы не вызывало полного
и беспощадного отрицания.
– Я вам миллионы таких постановлений представлю, – воскликнул Павел Петрович, –
миллионы! Да вот хоть община, например.
Холодная усмешка скривила губы Базарова.
– Ну, насчет общины, – промолвил он, – поговорите лучше с вашим братцем. Он
теперь, кажется, изведал на деле, что такое община, круговая порука, трезвость и тому
подобные штучки.
– Семья, наконец, семья, так как она существует у наших крестьян! – закричал Павел
Петрович.
– И этот вопрос, я полагаю, лучше для вас же самих не разбирать в подробности. Вы,
чай, слыхали о снохачах? Послушайте меня, Павел Петрович, дайте себе денька два сроку,
сразу вы едва ли что-нибудь найдете. Переберите все наши сословия да подумайте
хорошенько над каждым, а мы пока с Аркадием будем…
– Надо всем глумиться, – подхватил Павел Петрович.
– Нет, лягушек резать. Пойдем, Аркадий; до свидания, господа!
Оба приятеля вышли. Братья остались наедине и сперва только посматривали друг на
друга.
– Вот, – начал наконец Павел Петрович, – вот вам нынешняя молодежь! Вот они –
наши наследники!
– Наследники, – повторил с унылым вздохом Николай Петрович. Он в течение всего
спора сидел как на угольях и только украдкой болезненно взглядывал на Аркадия. – Знаешь,
что я вспомнил, брат? Однажды я с покойницей матушкой поссорился: она кричала, не
хотела меня слушать… Я, наконец, сказал ей, что вы, мол, меня понять не можете; мы, мол,
принадлежим к двум различным поколениям. Она ужасно обиделась, а я подумал: что
делать? Пилюля горька – а проглотить ее нужно. Вот теперь настала наша очередь, и наши
наследники могут сказать нам: вы, мол, не нашего поколения, глотайте пилюлю.
– Ты уже чересчур благодушен и скромен, – возразил Павел Петрович, – я, напротив,
уверен, что мы с тобой гораздо правее этих господчиков, хотя выражаемся, может быть,
50
несколько устарелым языком, vieilli , и не имеем той дерзкой самонадеянности… И такая
надутая эта нынешняя молодежь! Спросишь иного: «Какого вина вы хотите, красного или
белого?» – «Я имею привычку предпочитать красное!» – отвечает он басом и с таким
важным лицом, как будто вся вселенная глядит на него в это мгновенье…
– Вам больше чаю не угодно? – промолвила Фенечка, просунув голову в дверь: она не
решалась войти в гостиную, пока в ней раздавались голоса споривших.
– Нет, ты можешь велеть самовар принять, – отвечал Николай Петрович и поднялся к
ней навстречу. Павел Петрович отрывисто сказал ему: bon soir, 51 и ушел к себе в кабинет.

XI

Полчаса спустя Николай Петрович отправился в сад, в свою любимую беседку. На него
нашли грустные думы. Впервые он ясно сознал свое разъединение с сыном; он
предчувствовал, что с каждым днем оно будет становиться все больше и больше. Стало быть,
напрасно он, бывало, зимою в Петербурге по целым дням просиживал над новейшими
сочинениями; напрасно прислушивался к разговорам молодых людей; напрасно радовался,
когда ему удавалось вставить и свое слово в их кипучие речи. «Брат говорит, что мы правы, –

50 Старомодно (фр.).

51 Добрый вечер (фр.).