Page 41 - Отцы и дети

– Точно так.
– Я видела вашего батюшку два раза и много слышала о нем, – продолжала она, – я
очень рада с вами познакомиться.
В это мгновение подлетел к ней какой-то адъютант и пригласил ее на кадриль. Она
согласилась.
– Вы разве танцуете? – почтительно спросил Аркадий.
– Танцую. А вы почему думаете, что я не танцую? Или я вам кажусь слишком стара?
– Помилуйте, как можно… Но в таком случае позвольте мне пригласить вас на мазурку.
Одинцова снисходительно усмехнулась.
– Извольте, – сказала она и посмотрела на Аркадия не то чтобы свысока, а так, как
замужние сестры смотрят на очень молоденьких братьев.
Одинцова была немного старше Аркадия, ей пошел двадцать девятый год, но в ее
присутствии он чувствовал себя школьником, студентиком, точно разница лет между ними
была гораздо значительнее. Матвей Ильич приблизился к ней с величественным видом и
подобострастными речами. Аркадий отошел в сторону, но продолжал наблюдать за нею: он
не спускал с нее глаз и во время кадрили. Она так же непринужденно разговаривала с своим
танцором, как и с сановником, тихо поводила головой и глазами и раза два тихо засмеялась.
Нос у ней был немного толст, как почти у всех русских, и цвет кожи не был совершенно
чист; со всем тем Аркадий решил, что он еще никогда не встречал такой прелестной
женщины. Звук ее голоса не выходил у него из ушей; самые складки ее платья, казалось,
ложились у ней иначе, чем у других, стройнее и шире, и движения ее были особенно плавны
и естественны в одно и то же время.
Аркадий ощущал на сердце некоторую робость, когда при первых звуках мазурки он
усаживался возле своей дамы и, готовясь вступить в разговор, только проводил рукой по
волосам и не находил ни единого слова. Но он робел и волновался недолго; спокойствие
Одинцовой сообщилось и ему: четверти часа не прошло, как уж он свободно рассказывал о
своем отце, дяде, о жизни в Петербурге и в деревне. Одинцова слушала его с вежливым
участием, слегка раскрывая и закрывая веер; болтовня его прерывалась, когда ее выбирали
кавалеры; Ситников, между прочим, пригласил ее два раза. Она возвращалась, садилась
снова, брала веер, и даже грудь ее не дышала быстрее, а Аркадий опять принимался болтать,
весь проникнутый счастием находиться в ее близости, говорить с ней, глядя в ее глаза, в ее
прекрасный лоб, во все ее милое, важное и умное лицо. Сама она говорила мало, но знание
жизни сказывалось в ее словах; по иным ее замечаниям Аркадий заключил, что эта молодая
женщина уже успела перечувствовать и передумать многое…
– С кем вы это стояли? – спросила она его, – когда господин Ситников подвел вас ко
мне?
– А вы его заметили? – спросил в свою очередь Аркадий. – Не правда ли, какое у него
славное лицо? Это некто Базаров, мой приятель.
Аркадий принялся говорить о «своем приятеле». Он говорил о нем так подробно и с
таким восторгом, что Одинцова обернулась к нему и внимательно на него посмотрела.
Между тем мазурка приближалась к концу. Аркадию стало жалко расстаться с своей дамой:
он так хорошо провел с ней около часа! Правда, он в течение всего этого времени постоянно
чувствовал, как будто она к нему снисходила, как будто ему следовало быть ей
благодарным… но молодые сердца не тяготятся этим чувством.
Музыка умолкла.
– Merci, – промолвила Одинцова, вставая. – Вы обещали мне посетить меня, привезите
же с собой и вашего приятеля. Мне будет очень любопытно видеть человека, который имеет
смелость ни во что не верить.
Губернатор подошел к Одинцовой, объявил, что ужин готов, и с озабоченным лицом
подал ей руку. Уходя, она обернулась, чтобы в последний раз улыбнуться и кивнуть
Аркадию. Он низко поклонился, посмотрел ей вслед (как строен показался ему ее стан,
облитый сероватым блеском черного шелка!) и, подумав: «В это мгновенье она уже забыла о