Page 123 - Преступление и наказание
P. 123

высказывалось  во всяком жесте  ее  и  что, впрочем, нисколько  не отнимало  у  ее  движений
               мягкости и грациозности. Лицом она была похожа на брата, но ее даже можно было назвать
               красавицей.  Волосы  у  нее  были  темно-русые,  немного  светлей,  чем  у  брата;  глаза  почти
               черные, сверкающие, гордые и в то же время иногда, минутами, необыкновенно добрые. Она
               была бледна, но не болезненно бледна; лицо ее сияло свежестью и здоровьем. Рот у ней был
               немного  мал,  нижняя  же  губка,  свежая  и  алая,  чуть-чуть  выдавалась  вперед,  вместе  с
               подбородком, — единственная неправильность в этом прекрасном лице, но придававшая ему
               особенную  характерность  и,  между  прочим,  как  будто  надменность.  Выражение  лица  ее
               всегда было более серьезное, чем веселое, вдумчивое; зато как же шла улыбка к этому лицу,
               как же шел к ней смех, веселый, молодой, беззаветный! Понятно, что горячий, откровенный,
               простоватый, честный, сильный, как богатырь, и пьяный Разумихин, никогда не видавший
               ничего  подобного,  с  первого  взгляда  потерял  голову.  К  тому  же  случай,  как  нарочно,  в
               первый раз показал ему Дуню в прекрасный момент любви и радости свидания с братом. Он
               видел  потом,  как  дрогнула  у  ней  в  негодовании  нижняя  губка  в  ответ  на  дерзкие  и
               неблагодарно-жестокие приказания брата, — и не мог устоять.
                     Он,  впрочем,  правду  сказал,  когда  проврался  давеча  спьяну  на  лестнице,  что
               эксцентрическая  хозяйка  Раскольникова,  Прасковья  Павловна, приревнует  его  не  только  к
               Авдотье Романовне, но, пожалуй, и к самой Пульхерии Александровне. Несмотря на то что
               Пульхерии  Александровне  было  уже  сорок  три  года,  лицо  ее  все  еще  сохраняло  в  себе
               остатки прежней красоты, и к тому же она казалась гораздо моложе своих лет, что бывает
               почти всегда с женщинами, сохранившими ясность духа, свежесть впечатлений и честный,
               чистый жар сердца до старости. Скажем в скобках, что сохранить всё это есть единственное
               средство  не  потерять  красоты  своей  даже  в  старости.  Волосы  ее  уже  начинали  седеть  и
               редеть,  маленькие  лучистые  морщинки  уже  давно  появились  около  глаз,  щеки  впали  и
               высохли  от  заботы  и  горя,  и  все-таки  это  лицо  было  прекрасно.  Это  был  портрет
               Дунечкинова  лица,  только  двадцать  лет  спустя,  да  кроме  еще  выражения  нижней  губки,
               которая у ней не выдавалась вперед. Пульхерия Александровна была чувствительна, впрочем
               не до приторности, робка и уступчива, но до известной черты: она многое могла уступить, на
               многое могла согласиться, даже из того, что противоречило ее убеждению, но всегда была
               такая черта честности, правил и крайних убеждений, за которую никакие обстоятельства не
               могли заставить ее переступить.
                     Ровно  через  двадцать  минут  по  уходе  Разумихина  раздались  два  негромкие,  но
               поспешные удара в дверь; он воротился.
                     — Не  войду,  некогда! —  заторопился  он,  когда  отворили  дверь, —  спит  во  всю
               ивановскую,  отлично,  спокойно,  и  дай  бог,  чтобы  часов  десять  проспал.  У него  Настасья;
               велел не выходить до меня. Теперь притащу Зосимова, он вам отрапортует, а затем и вы на
               боковую; изморились, я вижу, донельзя.
                     И он пустился от них по коридору.
                     — Какой расторопный и… преданный молодой человек! — воскликнула чрезвычайно
               обрадованная Пульхерия Александровна.
                     — Кажется,  славная  личность! —  с  некоторым  жаром  ответила  Авдотья  Романовна,
               начиная опять ходить взад и вперед по комнате.
                     Почти  через  час  раздались  шаги  в  коридоре  и  другой  стук  в  дверь.  Обе  женщины
               ждали,  на  этот  раз  вполне  веруя  обещанию  Разумихина;  и  действительно,  он  успел
               притащить  Зосимова.  Зосимов  тотчас  же  согласился  бросить  пир  и  идти  посмотреть  на
               Раскольникова, но к дамам пошел нехотя и с большою недоверчивостью, не доверяя пьяному
               Разумихину. Но самолюбие его было тотчас же успокоено и даже польщено: он понял, что
               его действительно ждали, как оракула. Он просидел ровно десять минут и совершенно успел
               убедить и успокоить Пульхерию Александровну. Говорил он с необыкновенным участием,
               но сдержанно и как-то усиленно серьезно, совершенно как двадцатисемилетний доктор на
               важной  консультации,  и ни  единым  словом  не  уклонился от  предмета и  не обнаружил  ни
               малейшего желания войти в более личные и частные отношения с обеими дамами. Заметив
   118   119   120   121   122   123   124   125   126   127   128