Page 8 - Преступление и наказание

своим истокам возмущением Раскольникова болью и страданиями людей и
несправедливостью его индивидуалистического бунта (основанного на противопоставлении
себя другим людям и на возвышении себя над ними) превращается под пером автора
«Преступления и наказания» в выражение трагического недоверия ко всяким, в том числе
реальным, революционным формам борьбы с социальным гнетом и несправедливостью. В
этом — глубокое внутреннее противоречие «Преступления и наказания» и других романов
Достоевского, в которых, несмотря на страстный протест против угнетения личности, против
основ классового общества и государства, выражено сомнение писателя в возможность
действенной, революционной борьбы с ними, приводящее его к проповеди смирения, к
утверждению нравственного совершенствования личности как единственного пути к
будущей гармонии и братству людей.
Незадолго до убийства процентщицы Раскольников слышит в трактире, как молодой
офицер и демократически настроенный студент высказывают вслух почти те же мысли,
какие носятся в его голове, и это способствует решимости героя осуществить свой замысел.
Излагая в дальнейшем плоские и низменные взгляды неудачливого жениха сестры
Раскольникова, адвоката Лужина, Достоевский придает им характер карикатуры не только на
идеи буржуазной утилитарной морали (в духе английских мыслителей того времени —
Бентама и Д. С. Милля), но и на теорию «разумного эгоизма» Чернышевского и
Добролюбова, ставшую знаменем общественной борьбы 60-х годов. Карикатурой на фигуру
представителя молодого поколения, увлеченного плохо понятыми и еще хуже
переваренными им демократическими теориями, является в романе и образ Лебезятникова, в
рассуждениях которого пародируются идеи шестидесятников об эмансипации женщины и об
ее равенстве в браке. Признание несостоятельности индивидуалистических взглядов,
подобных взглядам Раскольникова, для Достоевского равнозначно выводу о
несостоятельности всякой активной общественной борьбы со злом и угнетением. Оно
доказывает, по мнению романиста, ложность также и идеи иного, революционного насилия и
даже более того — бессилие вообще человеческого разума, который, как полагал автор
«Преступления и наказания», неизбежно вносит в жизнь враждебное ей, разъединяющее,
атомизирующее начало, а потому человеку следует руководствоваться в жизни не разумом, а
сердцем и религиозной верой.
Указанные убеждения Достоевского вызывали уже при появлении романа резкие
возражения Г. З. Елисеева, Д. И. Писарева и других представителей тогдашней
демократической критики. Эти последние справедливо утверждали, что круг идей
Раскольникова не имеет ничего общего с идеями революционного лагеря 60-х годов,
представляет собой скорее их противоположность.
Но ожесточенно полемизируя с автором «Преступления и наказания», уже Писарев и
другие деятели русской демократической критики 60-х годов сознавали более глубокое и
важное содержание романа Достоевского. Противоречивость общественного мировоззрения
Достоевского, его стремление доказать, что преступление и духовный крах Раскольникова
свидетельствуют об опасных тенденциях, потенциально скрытых в передовых общественных
теориях и настроениях революционной молодежи, не помешали Писареву оценить
обличительную силу «Преступления и наказания», хотя полностью сила эта еще не могла
быть раскрыта Писаревым, который был склонен объяснить преступление Раскольникова
одним психологическим влиянием на него голода и нищеты и не отдавал себе отчета в
отрицательном содержании индивидуалистической «теории» Раскольникова.
«Социализм… указывает на аномалию настоящего общественного порядка, а
следовательно, и всех общественных учреждений. Он утверждает и доказывает, что
настоящая цивилизация бессильна, ведет к противоречиям, что она порождает угнетение,
нищету и преступление; он обвиняет политическую экономию как ложную гипотезу, как
софистику, изобретенную в пользу большинства меньшинством; он начертывает страшную