Page 98 - Преступление и наказание

сбиваясь кучками. Он постоял, подумал и пошел направо, тротуаром, по направлению к В —
му. Миновав площадь, он попал в переулок…
Он и прежде проходил часто этим коротеньким переулком, делающим колено и
ведущим с площади в Садовую. В последнее время его даже тянуло шляться по всем этим
местам, когда тошно становилось, «чтоб еще тошней было». Теперь же он вошел, ни о чем не
думая. Тут есть большой дом, весь под распивочными и прочими съестно-выпивательными
заведениями; из них поминутно выбегали женщины, одетые, как ходят «по соседству» —
простоволосые и в одних платьях. В двух-трех местах они толпились на тротуаре группами,
преимущественно у сходов в нижний этаж, куда, по двум ступенькам, можно было
спускаться в разные весьма увеселительные заведения. В одном из них, в эту минуту, шел
стук и гам на всю улицу, тренькала гитара, пели песни, и было очень весело. Большая группа
женщин толпилась у входа; иные сидели на ступеньках, другие на тротуаре, третьи стояли и
разговаривали. Подле, на мостовой, шлялся, громко ругаясь, пьяный солдат с папироской и,
казалось, куда-то хотел войти, но как будто забыл куда. Один оборванец ругался с другим
оборванцем, и какой-то мертво-пьяный валялся поперек улицы. Раскольников остановился у
большой группы женщин. Они разговаривали сиплыми голосами; все были в ситцевых
платьях, в козловых башмаках и простоволосые. Иным было лет за сорок, но были и лет по
семнадцати, почти все с глазами подбитыми.
Его почему-то занимало пенье и весь этот стук и гам, там, внизу… Оттуда слышно
было, как среди хохота и взвизгов, под тоненькую фистулу разудалого напева и под гитару,
кто-то отчаянно отплясывал, выбивая такт каблуками. Он пристально, мрачно и задумчиво
слушал, нагнувшись у входа и любопытно заглядывая с тротуара в сени.

Ты мой бутошник прикрасной
Ты не бей меня напрасно! —

разливался тоненький голос певца. Раскольникову ужасно захотелось расслушать, что
поют, точно в этом и было всё дело.
«Не зайти ли? — подумал он. — Хохочут! Спьяну. А что ж, не напиться ли пьяным?»
— Не зайдете, милый барин? — спросила одна из женщин довольно звонким и не
совсем еще осипшим голосом. Она была молода и даже не отвратительна — одна из всей
группы.
— Вишь, хорошенькая! — отвечал он, приподнявшись и поглядев на нее.
Она улыбнулась; комплимент ей очень понравился.
— Вы и сами прехорошенькие, — сказала она.
— Какие худые! — заметила басом другая, — из больницы, что ль, выписались?
— Кажись, и генеральские дочки, а носы всё курносые! — перебил вдруг подошедший
мужик, навеселе, в армяке нараспашку и с хитро смеющейся харей. — Вишь, веселье!
— Проходи, коль пришел!
— Пройду! Сласть!
И он кувыркнулся вниз.
Раскольников тронулся дальше.
— Послушайте, барин! — крикнула вслед девица.
— Что?
Она законфузилась.
— Я, милый барин, всегда с вами рада буду часы разделить, а теперь вот как-то совести
при вас не соберу. Подарите мне, приятный кавалер, шесть копеек на выпивку!
Раскольников вынул сколько вынулось: три пятака.
— Ах, какой добреющий барин!
— Как тебя зовут?
— А Дуклиду спросите.
— Нет уж, это что же, — вдруг заметила одна из группы, качая головой на Дуклиду. —