Page 97 - СКАЗКИ

судебная или земская крамола не производит на нас надлежащего действия. Но в то время
крамола была еще внове. «Лакомка», по-видимому, и сам не вполне понимал, в чем именно
заключается опасность, а только смутно сознавал, что шаг, который ему предстоит, может
иметь роковые последствия для его карьеры. И под гнетом этого предчувствия потихоньку
вздрагивал.
Сцена обольщения продолжалась. «Индюшка» закатывала глаза, сгибала стан,
потрясала бедрами, а «Лакомка» все стоял, вперив в нее мутный взор, и вздрагивал. Что
происходило в это время в душе его? Понял ли он, наконец? приходил ли в ужас от дерзости
преступной незнакомки или же наивно обдумывал: «Сначала часок-другой приятно
позабавлюсь, а потом и отошлю со сторожем в полицию на дальнейшее распоряжение…»
Как бы то ни было, но, ввиду этих колебаний, «Индюшка» решилась на крайнюю меру:
начала всею горстью скрести себе бедра, томно при этом выкрикивая:
– П-ля! п-ля! п-ля!
Тогда он не выдержал. Забыв долг службы, весь в мыле, он устремился к
обольстительнице и ухватил ее поперек талии… Признаюсь, я ужасно сконфузился. «Приют
сладких отдохновений» находился так близко, что я так и думал: «Вот-вот сейчас будет
скандал». Но Изуверов угадал мои опасения и поспешил успокоить меня.
– Не извольте опасаться, вашескородие! недолжного ничего не будет! – сказал он в ту
минуту, когда, по-видимому, ничто уже не препятствовало осуществлению крамолы.
И действительно, вдруг откуда ни возьмись… мужик!! Это был тот же самый
мужичина, который за несколько минут перед тем фигурировал и у «Мздоимца»,– но как он
в короткое время оброс! Опять на нем был синий армяк, подпоясанный красным кушаком;
опять из-за пазухи торчал целый запас кур, уток, гусей и проч., а из кармана, ласково мыча,
высовывала рогатую голову корова; опять онучи его кипели млеком и медом, то есть
сребром и златом… И опять он был виноват!
Он вбежал, как угорелый, бросился на колени и замер.
– Это он по ошибке-с! – объяснил Изуверов,– ему опять надлежало к «Мздоимцу»
отъявиться, а он этажом ошибся да к «Лакомке» попал!
И рассказал при этом анекдот, как однажды сельский поп, приехав в губернский город,
повез к серебрянику старое серебро на приданое дочери подновить, да тоже этажом ошибся и
вместо серебряника – к секретарю консистории влопался.
– И таким родом воротился восвояси уже без сребра,– прибавил Изуверов в
заключение.
Первую минуту и «Лакомка» и «Индюшка» стояли в оцепении, точно сейчас
проснулись. Но вслед за тем оба зашипели, бросились на мужика и начали его тузить. На
шум прибежал, разумеется, сторож и тоже стал направо и налево тузить. Опять произошла
довольно грубая «комическая» сцена, в продолжение которой действующие лица до того
перемешались, что начали угощать тумаками без разбора всякого, кто под руку попадет.
Мужика, конечно, вытолкали, но в общей свалке, к моему удовольствию, исчезла и
«Индюшка».
– Надеюсь, что она больше уж не явится? – обратился я к Изуверову.
– Явится,– отвечал он,– но только тогда, когда вопрос о крамоле окончательно созреет.
«Лакомка» остался один и задумчиво поправлял перед зеркалом слегка вывихнутую
челюсть.
Несмотря на принятые побои, он, однако ж, не унялся, и как только поврежденная
челюсть была вправлена, так сейчас же, и даже умильнее прежнего, зазевал:
– Мамм-чка! мамм-чка! мамм-чка!
Впорхнула довольно миловидная субретка note_132 (тоже по рисункам XVIII
столетия), скромно сделала книксен и, подавая «Лакомке» книжку, мимикой объяснила:

note_132
Субретка – в старинных комедиях – бойкая и проказливая служанка (от фр. soub-rette).