Page 159 - Война и мир 1 том
P. 159

Наташа  удивленно,  любопытными  глазами  смотрела  на  Соню  и  молчала.  Она
               чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую
               говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло
               быть, но не понимала.
                     – Ты напишешь ему? – спросила она.
                     Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать,
               был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли
               было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на
               себя в отношении ее.
                     – Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
                     – И тебе не стыдно будет писать ему?
                     Соня улыбнулась.
                     – Нет.
                     – А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
                     – Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
                     – А  я  знаю,  отчего  ей  стыдно  будет, –  сказал  Петя,  обиженный  первым  замечанием
               Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего
               тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце,
               Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
                     – Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
                     – Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый
               бригадир.
                     Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе,
               она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке,
               и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к
               комнате графини и остановилась.
                     – Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за
               собой дверь.
                     Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
                     Сначала  он  слышал  звуки  равнодушных  речей,  потом  один  звук  голоса  Анны
               Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом  молчание, потом опять оба
               голоса  вместе  говорили  с  радостными  интонациями,  и  потом  шаги,  и  Анна  Михайловна
               отворила  ему  дверь.  На  лице  Анны  Михайловны  было  гордое  выражение  оператора,
               окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его
               искусство.
                     – C'est fait! [   Дело сделано!]  – сказала она графу, торжественным жестом указывая на
               графиню,  которая  держала  в  одной  руке  табакерку  с  портретом,  в  другой  –  письмо  и
               прижимала губы то к тому, то к другому.
                     Увидав  графа,  она  протянула  к  нему  руки,  обняла  его  лысую  голову  и  через  лысую
               голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам,
               слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось
               чтение.  В  письме  был  кратко  описан  поход  и  два  сражения,  в  которых  участвовал
               Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их
               благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m-r Шелингу, и m-mе
               Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и
               о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей
               на  глаза.  И,  не  в  силах  выдержать  обратившиеся  на  нее  взгляды,  она  побежала  в  залу,
               разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся,
               села на пол. Графиня плакала.
                     – О  чем  же  вы  плачете,  maman? –  сказала  Вера. –  По  всему,  что  он  пишет,  надо
               радоваться, а не плакать.
                     Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с  упреком
   154   155   156   157   158   159   160   161   162   163   164