Page 159 - Война и мир 1 том
P. 159
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она
чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую
говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло
быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать,
был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли
было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на
себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием
Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего
тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце,
Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый
бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе,
она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке,
и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к
комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за
собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны
Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба
голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна
отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора,
окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его
искусство.
– C'est fait! [ Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на
графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и
прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую
голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам,
слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось
чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал
Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их
благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m-r Шелингу, и m-mе
Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и
о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей
на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу,
разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся,
села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо
радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком