Page 25 - Война и мир 1 том

разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь
платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [
Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями,
пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской
новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени
старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на
вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а
теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз
пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой
человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы
наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын
князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали.
Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того
отец как-то замял. Но выслали-таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи
Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они
втроем достали где-то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала
полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю
и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла
Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так
хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь
его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно
отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня,
нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только
незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и
свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа
Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый
был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я
не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, –
продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец
очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели
он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга),
кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и
миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и
Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, –