Page 24 - Война и мир 1 том

государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка
прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен,
несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны
Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам
Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами
живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же
переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10-го августа, и
сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в
Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая,
подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве
известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и
гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо
изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и
говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший
уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же,
помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних
комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал
гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [ моя дорогая или мой дорогой]
(ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше,
так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте
обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти
слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с
одинаково-крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем
без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той,
которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего
пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался,
предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень
дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в
исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине,
и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и
официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и,
глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших
камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося
всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, –
говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное –
сервировка. То-то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной
лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна
очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж
добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя
платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des
Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [ Дорогая графиня, как
давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и
графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса,
перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот