Page 21 - Война и мир 1 том

ночь, походившую более на вечер или на утро. Далеко было видно по пустым улицам.
Дорогой Пьер вспомнил, что у Анатоля Курагина нынче вечером должно было собраться
обычное игорное общество, после которого обыкновенно шла попойка, кончавшаяся одним
из любимых увеселений Пьера.
«Хорошо бы было поехать к Курагину», подумал он.
Но тотчас же он вспомнил данное князю Андрею честное слово не бывать у Курагина.
Но тотчас же, как это бывает с людьми, называемыми бесхарактерными, ему так страстно
захотелось еще раз испытать эту столь знакомую ему беспутную жизнь, что он решился
ехать. И тотчас же ему пришла в голову мысль, что данное слово ничего не значит, потому
что еще прежде, чем князю Андрею, он дал также князю Анатолю слово быть у него;
наконец, он подумал, что все эти честные слова – такие условные вещи, не имеющие
никакого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, может быть, завтра же или
он умрет или случится с ним что-нибудь такое необыкновенное, что не будет уже ни
честного, ни бесчестного. Такого рода рассуждения, уничтожая все его решения и
предположения, часто приходили к Пьеру. Он поехал к Курагину.
Подъехав к крыльцу большого дома у конно-гвардейских казарм, в которых жил
Анатоль, он поднялся на освещенное крыльцо, на лестницу, и вошел в отворенную дверь. В
передней никого не было; валялись пустые бутылки, плащи, калоши; пахло вином, слышался
дальний говор и крик.
Игра и ужин уже кончились, но гости еще не разъезжались. Пьер скинул плащ и вошел
в первую комнату, где стояли остатки ужина и один лакей, думая, что его никто не видит,
допивал тайком недопитые стаканы. Из третьей комнаты слышались возня, хохот, крики
знакомых голосов и рев медведя.
Человек восемь молодых людей толпились озабоченно около открытого окна. Трое
возились с молодым медведем, которого один таскал на цепи, пугая им другого.
– Держу за Стивенса сто! – кричал один.
– Смотри не поддерживать! – кричал другой.
– Я за Долохова! – кричал третий. – Разними, Курагин.
– Ну, бросьте Мишку, тут пари.
– Одним духом, иначе проиграно, – кричал четвертый.
– Яков, давай бутылку, Яков! – кричал сам хозяин, высокий красавец, стоявший
посреди толпы в одной тонкой рубашке, раскрытой на средине груди. – Стойте, господа. Вот
он Петруша, милый друг, – обратился он к Пьеру.
Другой голос невысокого человека, с ясными голубыми глазами, особенно поражавший
среди этих всех пьяных голосов своим трезвым выражением, закричал от окна: «Иди сюда –
разойми пари!» Это был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший
вместе с Анатолем. Пьер улыбался, весело глядя вокруг себя.
– Ничего не понимаю. В чем дело?
– Стойте, он не пьян. Дай бутылку, – сказал Анатоль и, взяв со стола стакан, подошел к
Пьеру.
– Прежде всего пей.
Пьер стал пить стакан за стаканом, исподлобья оглядывая пьяных гостей, которые
опять столпились у окна, и прислушиваясь к их говору. Анатоль наливал ему вино и
рассказывал, что Долохов держит пари с англичанином Стивенсом, моряком, бывшим тут, в
том, что он, Долохов, выпьет бутылку рому, сидя на окне третьего этажа с опущенными
наружу ногами.
– Ну, пей же всю! – сказал Анатоль, подавая последний стакан Пьеру, – а то не пущу!
– Нет, не хочу, – сказал Пьер, отталкивая Анатоля, и подошел к окну.
Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари,
обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру.
Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему
было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая