Page 135 - Война и мир 2 том

II

Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила
предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать
вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он
сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к
Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал
еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки
продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со
страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё
возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся
одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал…
– и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь
красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с
большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал:
«Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была
известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из
города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали
спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей
комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под
стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел
мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной
стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с
другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько
раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны
транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я
ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным
распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как
поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего
умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он.
Еще от угла на шесть кушей я понимал когда-то, но по странице транспорт – ничего не
понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды
графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны
на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю
Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и
он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню.
После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным