Page 140 - Война и мир 2 том

переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они
стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног
лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к
собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом),
скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач,
растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому
самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника
и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком,
валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным,
потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула
молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка-то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного,
испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа,
ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как
наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему
положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С
двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один
охотник не перехватил его.

V

Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и
отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и
возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в
острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились
на две стаи, что где-нибудь травили, и что что-нибудь случилось неблагополучное. Он
всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о
том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась
отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него;
он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты
сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он
Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради
Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который
вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса
упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя
редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть
видневшегося из-за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в
картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь,
мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше
я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и
прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что
по пустынному полю навстречу к нему бежало что-то. «Нет, это не может быть!» подумал
Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго
ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без
ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды.
Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был