Page 142 - Война и мир 2 том

от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или
раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять
остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая,
крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь
вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще
в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как
Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не
слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку,
а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому
направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили
дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим
арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел
тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в
середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и
для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался
подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей
тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел
колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил
ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой,
связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на
шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками,
повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех
борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть
матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту,
большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его.
Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел
на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего
подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только
застенчиво улыбнулся детски-кроткой и приятной улыбкой.

VI

Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота
пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым
частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за
выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон
известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то
опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая,
свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.