Page 86 - Война и мир 2 том

На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он
был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата
дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми
болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично-растопыренными, корявыми
руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между
улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел
видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё
один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны,
ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон
и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из
боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он
чего-то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь,
неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые,
вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд
мыслей безнадежных, но грустно-приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя
Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел
к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать
ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и
ничего не желая.

II

По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным
предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине
мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что
проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о
делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых.
Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его
коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень
тоненькая, странно-тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная
белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка
что-то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего-то больно. День был так хорош, солнце так ярко,
кругом всё так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про
его существование и была довольна, и счастлива какой-то своей отдельной, – верно глупой –
но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе
военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?»
невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.
Граф Илья Андреич в 1809-м году жил в Отрадном всё так же как и прежде, то есть
принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как
всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и почти насильно оставил его ночевать.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие
хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон
дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему-то смеявшуюся и
веселившуюся между другой молодой половиной общества, всё спрашивал себя: «о чем она