Page 89 - Война и мир 2 том
P. 89

сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую
               одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы
               оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы
               наказывая  кого-то  за  всю  эту  тайную,  нелогичную,  происходившую  в  нем,  внутреннюю
               работу.  Княжна  Марья  думала  в  этих  случаях  о  том,  как  сушит  мужчин  эта  умственная
               работа.



                                                              IV

                     Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы
               молодого  Сперанского  и  энергии  совершаемых  им  переворотов.  В  этом  самом  августе,
               государь,  ехав  в  коляске,  был  вывален,  повредил  себе  ногу,  и  оставался  в  Петергофе  три
               недели,  видаясь  ежедневно  и  исключительно  со  Сперанским.  В  это  время  готовились  не
               только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных
               чинов  и  об  экзаменах  на  чины  коллежских  асессоров  и  статских  советников,  но  и  целая
               государственная  конституция,  долженствовавшая  изменить  существующий  судебный,
               административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до
               волостного  правления.  Теперь  осуществлялись  и  воплощались  те  неясные,  либеральные
               мечтания,  с  которыми  вступил  на  престол  император  Александр,  и  которые  он  стремился
               осуществить  с  помощью  своих  помощников  Чарторижского,  Новосильцева,  Кочубея  и
               Строгонова,  которых  он  сам  шутя  называл  comite  du  salut  publique.  [    комитет
               общественного спасения.]
                     Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной.
               Князь  Андрей  вскоре  после  приезда  своего,  как  камергер,  явился  ко  двору  и  на  выход.
               Государь два раза, встретив его, не  удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда
               еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё
               существо  его.  В  сухом,  отдаляющем  взгляде,  которым  посмотрел  на  него  государь,  князь
               Андрей  еще  более  чем  прежде  нашел  подтверждение  этому  предположению.  Придворные
               объяснили  князю  Андрею  невнимание  к  нему  государя  тем,  что  Его  Величество  был
               недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.
                     «Я сам знаю, как мы не властны в своих симпатиях и антипатиях, думал князь Андрей,
               и  потому  нечего  думать  о  том,  чтобы  представить  лично  мою  записку  о  военном  уставе
               государю,  но  дело  будет  говорить  само  за  себя».  Он  передал  о  своей  записке  старому
               фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался
               доложить  государю.  Через  несколько  дней  было  объявлено  князю  Андрею,  что  он  имеет
               явиться к военному министру, графу Аракчееву.
                     В  девять  часов  утра,  в  назначенный  день,  князь  Андрей  явился  в  приемную  к  графу
               Аракчееву.
                     Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но всё, что он знал о
               нем, мало внушало ему уважения к этому человеку.
                     «Он  –  военный  министр,  доверенное  лицо  государя  императора;  никому  не  должно
               быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он
               один  и  может  дать  ход  ей»,  думал  князь  Андрей,  дожидаясь  в  числе  многих  важных  и
               неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
                     Князь  Андрей  во  время  своей,  большей  частью  адъютантской,  службы  много  видел
               приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У
               графа  Аракчеева  был  совершенно  особенный  характер  приемной.  На  неважных  лицах,
               ожидающих  очереди  аудиенции  в  приемной  графа  Аракчеева,  написано  было  чувство
               пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство
               неловкости,  скрытое  под  личиной  развязности  и  насмешки  над  собою,  над  своим
   84   85   86   87   88   89   90   91   92   93   94