Page 105 - Война и мир 3 том
P. 105

оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некото-
                  рые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
                        Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не
                  переставая что-то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги
                  он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
                        – Что прикажете?
                        – Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
                        – К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
                        – Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. –
                  Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
                        Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так оконча-
                  тельно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему каза-
                  лось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
                        Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, извест-
                  ному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы
                  туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому,
                  по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем
                  чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
                        24-го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из
                  Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое
                  сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы
                  Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24-го числа при
                  Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
                        Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера
                  встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
                        В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные сол-
                  даты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и
                  чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше
                  им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это
                  было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда
                  государя, – чувство необходимости предпринять что-то и пожертвовать чем-то. Он испытывал
                  теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства
                  жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем-
                  то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он
                  находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жерт-
                  вовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.

                                                              XIX

                        24- го  было  сражение  при  Шевардинском  редуте,  25-го  не  было  пущено  ни  одного
                  выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26-го произошло Бородинское сражение.
                        Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для
                  чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни
                  малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что
                  мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов
                  то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире).
                  Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов при-
                  нял это сражение.
   100   101   102   103   104   105   106   107   108   109   110