Page 180 - Война и мир 3 том

– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только
очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. –
Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что-то, сначала пошла
за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы.
На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них
влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что
поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васи-
льич сказал. По-моему…
– По-моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, –
по-моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие-
нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить
даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле
графини и родственно-почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда
Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами
подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна,
прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька,
голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам-то, что мы
увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом
и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение,
поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг
себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому-нибудь! – сказала она, еще не вдруг
сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато
опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену,
которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы
все-таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она беги-
вала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному прика-
занию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания