Page 179 - Война и мир 3 том

Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие
были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на
подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа,
поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают
или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия
горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неиз-
вестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества
российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве
26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя
в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно,
потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу
откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что-нибудь
такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал
он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска,
я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут
Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа,
не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого-
то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и
достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улы-
баясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так,
папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг
поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое
сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского.
Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас
сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому-нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь
о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что-то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к
двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок,
задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне зна-
комый, выбежал и просит, не купите ли что-нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там
одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом.
(Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить
про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А
Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих
мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.