Page 175 - Война и мир 3 том

– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко
приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила.
Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда
деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и
пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выхо-
дит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы
пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф пере-
дал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои
новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя
и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том,
чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в
то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит
Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению),
то он скажет что-нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что-нибудь такое бессмысленное,
мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь
устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она
ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее
скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор
выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут
нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.

XIV

M-me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами
о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не
могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и
объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной
конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело
укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после
обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей
и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием
противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по
комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за
дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё
ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе
покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее
поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка
ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за
дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с