Page 134 - Война и мир 4 том

XIX

В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в
подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе:
«Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас]
Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подроб-
ностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять.
Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно
только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась
ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно слу-
читься, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся.
Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких.
Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше
ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овла-
дело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключаю-
щимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему
занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются
так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими
интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял
людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастли-
выми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье,
он от всей души жалел их и испытывал желание как-нибудь объяснить им, что все то, чем они
заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие-нибудь общие, государствен-
ные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого-то события зависит
счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с
ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понима-
ющими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно,
не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете
сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было
человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого
чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь
Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему тро-
гательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он
составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда
верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напро-
тив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в
это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так
безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда-либо, и пони-
мал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, кото-
рые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его