Page 132 - Война и мир 4 том

«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может
быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного
в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, краси-
вый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен
и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И
все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин.
Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись,
скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники,
рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на
Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он
был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть,
я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе
своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была
в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была
совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на
мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея.
Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно-шалов-
ливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер
уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что
княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни
Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор пере-
ходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер заси-
делся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою,
очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело,
неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала
прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет,
в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед
княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти,
опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела
на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла.
Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заме-
нились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне
Марье.