Page 153 - Война и мир 4 том

Николай, держа одной рукой дочь, поглядел на жену и, заметив виноватое выражение ее
лица, другой рукой обнял ее и поцеловал в волоса.
– Можно целовать мама? – спросил он у Наташи.

Наташа застенчиво улыбнулась.
– Опять, – сказала она, с повелительным жестом указывая на то место, куда Николай
поцеловал жену.
– Я не знаю, отчего ты думаешь, что я не в духе, – сказал Николай, отвечая на вопрос,
который, он знал, был в душе его жены.
– Ты не можешь себе представить, как я бываю несчастна, одинока, когда ты такой. Мне
все кажется…
– Мари, полно, глупости. Как тебе не совестно, – сказал он весело.
– Мне кажется, что ты не можешь любить меня, что я так дурна… и всегда… а теперь…
в этом по…
– Ах, какая ты смешная! Не по хорошу мил, а по милу хорош. Это только Malvina и
других любят за то, что они красивы; а жену разве я люблю? Я не люблю, а так, не знаю, как
тебе сказать. Без тебя и когда вот так у нас какая-то кошка пробежит, я как будто пропал и
ничего не могу. Ну, что я люблю палец свой? Я не люблю, а попробуй, отрежь его…
– Нет, я не так, но я понимаю. Так ты на меня не сердишься?
– Ужасно сержусь, – сказал он, улыбаясь, и, встав и оправив волосы, стал ходить по ком-
нате.
– Ты знаешь, Мари, о чем я думал? – начал он, теперь, когда примирение было сделано,
тотчас же начиная думать вслух при жене. Он не спрашивал о том, готова ли она слушать его;
ему все равно было. Мысль пришла ему, стало быть, и ей. И он рассказал ей свое намерении
уговорить Пьера остаться с ними до весны.
Графиня Марья выслушала его, сделала замечания и начала в свою очередь думать вслух
свои мысли. Ее мысли были о детях.
– Как женщина видна уже теперь, – сказала она по-французски, указывая на Наташу. –
Вы нас, женщин, упрекаете в нелогичности. Вот она – наша логика. Я говорю: папа хочет спать,
а она говорит: нет, он смеется. И она права, – сказала графиня Марья, счастливо улыбаясь.
– Да, да! – И Николай, взяв на свою сильную руку дочь, высоко поднял ее, посадил на
плечо, перехватив за ножки, и стал с ней ходить по комнате. У отца и у дочери были одинаково
бессмысленно-счастливые лица.
– А знаешь, ты, может быть, несправедлив. Ты слишком любишь эту, – шепотом по-
французски сказала графиня Марья.
– Да, но что ж делать?.. Я стараюсь не показать…
В это время в сенях и передней послышались звуки блока и шагов, похожих на звуки
приезда.
– Кто-то приехал.
– Я уверена, что Пьер. Я пойду узнаю, – сказала графиня Марья и вышла из комнаты.
В ее отсутствие Николай позволил себе галопом прокатить дочь вокруг комнаты. Запы-
хавшись, он быстро скинул смеющуюся девочку и прижал ее к груди. Его прыжки напомнили
ему танцы, и он, глядя на детское круглое счастливое личико, думал о том, какою она будет,
когда он начнет вывозить ее старичком и, как, бывало, покойник отец танцовывал с дочерью
Данилу Купора, пройдется с нею мазурку.
– Он, он, Nicolas, – сказала через несколько минут графиня Марья, возвращаясь в ком-
нату. – Теперь ожила наша Наташа. Надо было видеть ее восторг и как ему досталось сейчас
же за то, что он просрочил. – Ну, пойдем скорее, пойдем! Расстаньтесь же наконец, – сказала
она, улыбаясь, глядя на девочку, жавшуюся к отцу. Николай вышел, держа дочь за руку.
Графиня Марья осталась в диванной.