Page 154 - Война и мир 4 том

– Никогда, никогда не поверила бы, – прошептала она сама с собой, – что можно быть так
счастливой. – Лицо ее просияло улыбкой; но в то же самое время она вздохнула, и тихая грусть
выразилась в ее глубоком взгляде. Как будто, кроме того счастья, которое она испытывала,
было другое, недостижимое в этой жизни счастье, о котором она невольно вспомнила в эту
минуту.

Х

Наташа вышла замуж ранней весной 1813 года, и у ней в 1820 году было уже три дочери и
один сын, которого она страстно желала и теперь сама кормила. Она пополнела и поширела, так
что трудно было узнать в этой сильной матери прежнюю тонкую, подвижную Наташу. Черты
лица ее определились и имели выражение спокойной мягкости и ясности. В ее лице не было,
как прежде, этого непрестанно горевшего огня оживления, составлявшего ее прелесть. Теперь
часто видно было одно ее лицо и тело, а души вовсе не было видно. Видна была одна сильная,
красивая и плодовитая самка. Очень редко зажигался в ней теперь прежний огонь. Это бывало
только тогда, когда, как теперь, возвращался муж, когда выздоравливал ребенок или когда она
с графиней Марьей вспоминала о князе Андрее (с мужем она, предполагая, что он ревнует
ее к памяти князя Андрея, никогда не говорила о нем), и очень редко, когда что-нибудь слу-
чайно вовлекало ее в пение, которое она совершенно оставила после замужества. И в те ред-
кие минуты, когда прежний огонь зажигался в ее развившемся красивом теле, она бывала еще
более привлекательна, чем прежде.
Со времени своего замужества Наташа жила с мужем в Москве, в Петербурге, и в подмос-
ковной деревне, и у матери, то есть у Николая. В обществе молодую графиню Безухову видели
мало, и те, которые видели, остались ею недовольны. Она не была ни мила, ни любезна. Наташа
не то что любила уединение (она не знала, любила ли она или нет; ей даже казалось, что нет),
но она, нося, рожая, кормя детей и принимая участие в каждой минуте жизни-мужа, не могла
удовлетворить этим потребностям иначе, как отказавшись от света. Все, знавшие Наташу до
замужества, удивлялись происшедшей в ней перемене, как чему-то необыкновенному. Одна
старая графиня, материнским чутьем понявшая, что все порывы Наташи имели началом только
потребность иметь семью, иметь мужа, как она, не столько шутя, сколько взаправду, кричала
в Отрадном, мать удивлялась удивлению людей, не понимавших Наташи, и повторяла, что она
всегда знала, что Наташа будет примерной женой и матерью.
– Она только до крайности доводит свою любовь к мужу и детям, – говорила графиня, –
так что это даже глупо.
Наташа не следовала тому золотому правилу, проповедоваемому умными людьми, в осо-
бенности французами, и состоящему в том, что девушка, выходя замуж, не должна опускаться,
не должна бросать свои таланты, должна еще более, чем в девушках, заниматься своей внеш-
ностью, должна прельщать мужа так же, как она прежде прельщала не мужа. Наташа, напро-
тив, бросила сразу все свои очарованья, из которых у ней было одно необычайно сильное –
пение. Она оттого и бросила его, что это было сильное очарованье. Она, то что называют, опу-
стилась. Наташа не заботилась ни о своих манерах, ни о деликатности речей, ни о том, чтобы
показываться мужу в самых выгодных позах, ни о своем туалете, ни о том, чтобы не стеснять
мужа своей требовательностью. Она делала все противное этим правилам. Она чувствовала,
что те очарования, которые инстинкт ее научал употреблять прежде, теперь только были бы
смешны в глазах ее мужа, которому она с первой минуты отдалась вся – то есть всей душой,
не оставив ни одного уголка не открытым для него. Она чувствовала, что связь ее с мужем
держалась не теми поэтическими чувствами, которые привлекли его к ней, а держалась чем-
то другим, неопределенным, но твердым, как связь ее собственной души с ее телом.