Page 14 - Двенадцать стульев

— Но ведь это же безумие! Как вы похожи на свою дочь! — закричал Ипполит Матвеевич
полным голосом.
И уже не стесняясь тем, что находится у постели умирающей, с грохотом отодвинул стул и
засеменил по комнате. Старуха безучастно следила за действиями Ипполита Матвеевича.
— Но вы хотя бы представляете себе, куда эти стулья могли попасть? Или вы думаете,
быть может, что они смирнехонько стоят в гостиной моего дома и ждут, покуда вы придете
забрать ваши р-регалии?

Старуха ничего не ответила.
У делопроизводителя загса от злобы свалилось с носа пенсне и, мелькнув у колен золотой
дужкой, грянулось об пол.

— Как? Засадить в стул брильянтов на семьдесят тысяч! В стул, на котором неизвестно кто
сидит!..

Тут Клавдия Ивановна всхлипнула и подалась всем корпусом к краю кровати. Рука ее,
описав полукруг, пыталась ухватить Ипполита Матвеевича, но тотчас же упала на стеганое
фиолетовое одеяло.
Ипполит Матвеевич, повизгивая от страха, бросился к соседке.

— Умирает, кажется!
Агрономша деловито перекрестилась и, не скрывая своего любопытства, вместе с мужем,
бородатым агрономом, побежала в дом Ипполита Матвеевича. Сам Воробьянинов
ошеломленно забрел в городской сад.
Покуда чета агрономов со своей прислугой прибирала в комнате покойной, Ипполит
Матвеевич бродил по саду, натыкаясь на скамьи и принимая окоченевшие от ранней
весенней любви парочки за кусты.
В голове Ипполита Матвеевича творилось черт знает что. Звучали цыганские хоры,
грудастые дамские оркестры беспрерывно исполняли «танго-амапа», представлялись ему
московская зима и черный длинный рысак, презрительно хрюкающий на пешеходов.
Многое представлялось Ипполиту Матвеевичу: и оранжевые упоительно дорогие кальсоны,
и лакейская преданность, и возможная поездка в Канны.
Ипполит Матвеевич зашагал медленнее и вдруг споткнулся о тело гробовых дел мастера
Безенчука. Мастер спал, лежа в тулупе поперек садовой дорожки. От толчка он проснулся,
чихнул и живо встал.

— Не извольте беспокоиться, господин Воробьянинов, — сказал он горячо, как бы
продолжая начатый давеча разговор. — Гроб — он работу любит.
— Умерла Клавдия Ивановна, — сообщил заказчик.

— Ну, царствие небесное, — согласился Безенчук. — Преставилась, значит, старушка...
Старушки, они всегда преставляются... Или богу душу отдают, — это смотря какая
старушка. Ваша, например, маленькая и в теле, — значит преставилась. А, например,
которая покрупнее да похудее — та, считается, богу душу отдает.
— То есть как это считается? У кого это считается?

— У нас и считается. У мастеров. Вот вы, например, мужчина видный, возвышенного
роста, хотя и худой. Вы, считается, ежели, не дай бог, помрете, что в ящик сыграли. А
который человек торговый, бывшей купеческой гильдии, тот, значит, приказал долго жить.
А если кто чином поменьше, дворник, например, или кто из крестьян, про того говорят:
перекинулся или ноги протянул. Но самые могучие когда помирают, железнодорожные
кондуктора или из начальства кто, то считается, что дуба дают. Так про них и говорят: «А
наш-то, слышали, дуба дал».
Потрясенный этой странной классификацией человеческих смертей, Ипполит Матвеевич
спросил:
— Ну, а когда ты помрешь, как про тебя мастера скажут?