Page 41 - Хождение по мукам. Восемнадцатый год

Корнилов ответил сейчас же, как будто давно уже приготовил этот ответ:
– Другого выхода нет. Если не возьмем Екатеринодара, я пущу пулю в лоб. (Пальцем, с
отгрызанным до корня ногтем, он указал себе на висок.)
– Вы этого не сделаете! – Деникин поднял полные, очень белые руки, прижал их к
груди. – Перед богом, перед родиной… Кто поведет армию, Лавр Георгиевич?..
– Вы, ваше превосходительство…

И нетерпеливым жестом Корнилов дал понять, что кончает этот разговор.
Жаркое утро 31 марта было безоблачно. От зазеленевшей земли поднимались волны
испарений. Лениво в крутых берегах текли мутно-желтые воды Кубани, нарушаемые
лишь плеском рыбы. Было тихо. Лишь изредка хлопал выстрел да бухала вдалеке пушка;
посвистывая, проносилась граната. Люди отдыхали, чтобы назавтра начать новый
кровавый бой.
Подпоручик Долинский курил на крыльце дома. Думал: «Помыть бы рубашку, кальсоны,
носки… Хорошо бы искупаться». Даже птица какая-то залетная весело посвистывала в
роще. Долинский поднял голову. Фюить – ширкнула граната прямо в зеленую рощу. С
железным скрежетом разорвалась. Птичка больше не пела. Долинский бросил окурок в
глупую курицу, непонятно как не попавшую в суп, вздохнул, вернулся в дом, сел у двери,
но сейчас же вскочил и вошел в полутемную комнату. Корнилов стоял у стола,
подтягивая брюки.

– Что, чай еще не готов? – спросил он тихо.

– Через минуту будет готов, ваше высокопревосходительство, я распорядился.
Корнилов сел к столу, положил на него локти, поднес сухонькую ладонь ко лбу, потер
морщины.

– Что-то я вам хотел сказать, подпоручик… Вот не вспомню, просто беда…
Долинский, ожидая, что он скажет, нагнулся над столом. Все это было так не похоже на
главнокомандующего – тихий голос, растерянность, – что ему стало страшно.
Корнилов повторил:

– Просто беда… Вспомню, конечно, вы не уходите… Сейчас глядел в окно – утро
превосходное… Да, вот что…

Он замолчал и поднял голову, прислушиваясь. Теперь и Долинский различал
приближающийся, надрывающий вой гранаты, казалось – прямо в занавешенное окно.
Долинский попятился. Страшно треснуло над головой. Рвануло воздух. Сверкнуло пламя.
По комнате метнулось снизу вверх растопыренное тело главнокомандующего…
Долинского выбросило в окно. Он сидел на траве, весь белый от известки, с трясущимися
губами. К нему побежали…

У тела Корнилова, лежавшего на носилках и до половины прикрытого буркой, возился на
корточках доктор. Поодаль стояли кучкой штабные, и ближе их к носилкам – Деникин, –
в неловко надетой широкополой фуражке.

Минуту назад Корнилов еще дышал. На теле его не было видимых повреждений, только
небольшая царапина на виске. Доктор был невзрачный человек, но в эту минуту он
понимал, что все взгляды обращены на него, и – хотя ему было ясно, что все уже
кончено, – он продолжал со значительным видом осматривать тело. Не торопясь, встал,
поправил очки и покачал головой, как бы говоря: «К сожалению, здесь медицина
бессильна».
К нему подошел Деникин, проговорил придушенно:

– Скажите же что-нибудь утешительное.