Page 187 - Три товарища

— Мы правда уходим, Робби? — спросила она, не отводя лица.
— И даже все вместе, — ответил я. — Кестер и Ленц тоже. «Карл» уже стоит у
парадного.
— А Билли?

— Билли, конечно, возьмем с собой. Иначе куда же мы денем остатки ужина? Или,
может быть, ты уже поужинала?

— Нет еще. Я ждала тебя.
— Но ты не должна меня ждать. Никогда. Очень страшно ждать чего-то.

Она покачала головой.
— Этого ты не понимаешь, Робби. Страшно, когда нечего ждать.

Она включила свет перед зеркалом.

— А теперь я должна одеться, а то не успею. Ты тоже переоденешься?
— Потом, — сказал я. — Мне ведь недолго. Дай мне еще побыть немного здесь.
Я подозвал собаку и уселся в кресло у окна. Я любил смотреть, как Пат одевается.
Никогда еще я не чувствовал с такой силой вечную, непостижимую тайну женщины, как
в минуты, когда она тихо двигалась перед зеркалом, задумчиво гляделась в него,
полностью растворялась в себе, уходя в подсознательное, необъяснимое самоощущение
своего пола. Я не представлял себе, чтобы женщина могла одеваться, болтая и смеясь; а
если она это делала, значит, ей недоставало таинственности и неизъяснимого
очарования вечно ускользающей прелести. Я любил мягкие и плавные движения Пат,
когда она стояла у зеркала; какое это было чудесное зрелище, когда она убирала свои
волосы или бережно и осторожно, как стрелу, подносила к бровям карандаш. В такие
минуты в ней было что-то от лани, и от гибкой пантеры, и даже от амазонки перед боем.
Она переставала замечать все вокруг себя, глаза на собранном и серьезном лице
спокойно и внимательно разглядывали отражение в зеркале, а когда она вплотную
приближала к нему лицо, то казалось, что нет никакого отражения в зеркале, а есть две
женщины, которые смело и испытующе смотрят друг другу в глаза извечным
всепонимающим взглядом, идущим из тумана действительности в далекие тысячелетия
прошлого.

Через открытое окно с кладбища доносилось свежее дыхание вчера. Я сидел не
шевелясь. Я не забыл ничего из моей встречи с Жаффе, я помнил все точно, — но, глядя
на Пат, я чувствовал, как глухая печаль, плотно заполнившая меня, снова и снова
захлестывалась какой-то дикой надеждой, преображалась и смешивалась с ней, и одно
превращалось в другое — печаль, надежда, ветер, вечер и красивая девушка среди
сверкающих зеркал и бра; и внезапно меня охватило странное ощущение, будто именно
это и есть жизнь, жизнь в самом глубоком смысле, а может быть, даже и счастье:
любовь, к которой примешалось столько тоски, страха и молчаливого понимания.