Page 184 - Три товарища

скрюченными ножками и рахитичной головой; мужчину без желудка; дряхлую старушку
с совиным лицом, плакавшую оттого, что родные не заботились о ней, — они считали,
что она слишком медленно умирает; слепую, которая верила, что вновь прозреет;
сифилитического ребенка с кровавой сыпью и его отца, сидевшего у постели; женщину,
которой утром ампутировали вторую грудь; еще одну женщину с телом, искривленным
от суставного ревматизма; третью, у которой вырезали яичники; рабочего с
раздавленными почками.

Так мы шли из комнаты в комнату, и всюду было одно и то же — стонущие, скованные
судорогой тела, неподвижные, почти угасшие тени, какой-то клубок мучений,
нескончаемая цепь страданий, страха, покорности, боли, отчаяния, надежды, нужды; и
всякий раз, когда за нами затворялась дверь, в коридоре нас снова встречал розоватый
свет этого неземного вечера; сразу после ужаса больничных палат это нежное серовато-
золотистое облако. И я не мог понять, чудовищная ли это насмешка или непостижимое
сверхчеловеческое утешение. Жаффе остановился у входа в операционный зал. Через
матовое стекло двери лился резкий свет. Две сестры катили низкую тележку. На ней
лежала женщина. Я уловил ее взгляд. Она даже не посмотрела на меня. Но эти глаза
заставили меня вздрогнуть, — столько было в них мужества, собранности и спокойствия.
Лицо Жаффе показалось мне вдруг очень усталым.

— Не знаю, правильно ли я поступил, — сказал он, — но было бы бессмысленно
успокаивать вас словами. Вы бы мне просто не поверили. Теперь вы увидели, что многие
из этих людей страдают сильнее, чем Пат Хольман. У иных не осталось ничего, кроме
надежды. Но большинство выживает. Люди становятся опять совершенно здоровыми.
Вот что я хотел вам показать.

Я кивнул.

— Вы поступили правильно, — сказал я.
— Девять лет назад умерла моя жена. Ей было двадцать пять лет. Никогда не болела. От
гриппа. — Он немного помолчал. — Вы понимаете, зачем я вам это говорю?

Я снова кивнул.
— Ничего нельзя знать наперед. Смертельно больной человек может пережить
здорового. Жизнь — очень странная штука. — На его лице резко обозначились морщины.
Вошла сестра и шепнула что-то ему на ухо. Он выпрямился и кивком головы указал на
операционный зал. — Мне нужно туда. Не показывайте Пат своего беспокойства. Это
важнее всего. Сможете?
— Да, — сказал я.

Он пожал мне руку и в сопровождении сестры быстро прошел через стеклянную дверь в
ярко освещенный известково-белый зал.

Я медленно пошел вниз по лестнице. Чем ниже я спускался, тем становилось темнее, а
на втором этаже уже горел электрический свет. Выйдя на улицу, я увидел, как на
горизонте снова вспыхнули розоватые сумерки, словно небо глубоко вздохнуло. И сразу
же розовый свет исчез, и горизонт стал серым.
Какое-то время я сидел за рулем неподвижно, уставившись в одну точку. Потом собрался
с мыслями и поехал обратно в мастерскую. Кестер ожидал меня у ворот. Я поставил
машину во двор и вышел.

— Ты уже знал об этом? — спросил я.
— Да. Но Жаффе сам хотел тебе сказать.

Кестер взглянул мне в лицо.
— Отто, я не ребенок и понимаю, что еще не все потеряно. Но сегодня вечером мне,
вероятно, будет трудно не выдать себя, если я останусь с Пат наедине. Завтра будет
легче. Переборю себя. Не пойти ли нам сегодня куда-нибудь всем вместе?