Page 278 - Три товарища

XXVII
Снег шел несколько дней подряд. У Пат была температура, и ей не разрешали вставать с
постели. В этом доме многие температурили.
— Всё из-за погоды, — сказал Антонио. — Слишком тепло. И вдобавок этот фен. Недаром
говорят: лихорадочная погода.
— Прогулялся бы ты хоть немного, дорогой, — сказала Пат. — А на лыжах кататься
умеешь?
— Нет. Откуда мне уметь, я никогда не был в горах.
— Антонио тебя научит. Ему это только доставит удовольствие — ты ему симпатичен.

— Мне куда приятнее находиться здесь.

Она привстала на кровати. Ночная рубашка соскользнула с плеч. Господи, до чего она
отощала! Да и шея стала совсем тонкой.

— Робби, — сказала она, — сделай это ради меня. Не хочу, чтобы ты тут без конца сидел
у ложа больной. И вчера сидел, и позавчера — этого уже более чем достаточно.
— Я с удовольствием сижу здесь, — возразил я, — и снег меня нисколько не привлекает.

Она громко дышала, и я различал неровные хрипы.
— На этот счет я поопытнее тебя, — сказала она и облокотилась о подушку. — Так будет
лучше нам обоим. Сам потом увидишь. — Она с трудом улыбнулась. — Еще успеешь
насидеться у меня после обеда и вечером. А с утра не надо, милый. А то мне становится
как-то тревожно. Утром у меня жуткий вид. Из-за температуры. А вечером все по-
другому. Я поверхностная и глупая женщина — не желаю быть уродливой, когда ты
видишь меня.

— Что за чепуха, Пат! — Я встал. — Ладно, будь по-твоему. Прогуляюсь немного с
Антонио. К двенадцати вернусь. Надеюсь, моя лыжная вылазка обойдется без переломов
костей.

— С лыжами ты быстро освоишься, дорогой. — Ее лицо стало спокойным — выражение
боязливой напряженности исчезло. — Ты очень скоро научишься замечательно кататься.

— А у тебя почему-то всегда охота очень скоро и замечательно выпроводить меня
отсюда, — сказал я и поцеловал ее. У нее были влажные и горячие руки, а сухие губы
потрескались.
Антонио жил на втором этаже. Он одолжил мне пару ботинок и лыжи. Все подошло —
мы с ним были одинакового роста. Мы пошли на учебную поляну за деревней. По дороге
Антонио внимательно посмотрел на меня.
— При повышении температуры больные начинают нервничать, — сказал он. — В такие
дни здесь творятся странные вещи. — Он положил лыжи перед собой и закрепил их. —
Самое страшное — это ожидание и полная невозможность что-либо предпринять. От
этого больные лишаются последних сил, теряют рассудок.
— Здоровые тоже, — ответил я. — Потому что присутствовать при сем и быть совершенно
бессильным…

Он понимающе кивнул.
— Иные туберкулезники занимаются трудом, — продолжал он, — другие прочитывают
целые библиотеки. Но немало и таких, которые ведут себя просто как школьники:
стараются удрать с мертвого часа, как в детстве убегали с уроков физкультуры, а
завидев на улице врача, трусливо ухмыляются и прячутся в какой-нибудь лавочке или
кондитерской. Тайное курение, тайная выпивка, запретные вечеринки, сплетни и всякие
дурацкие проделки — все это якобы спасает их от пустоты. И от правды тоже. Я назвал
бы это довольно игривым, легкомысленным, но вместе с тем, пожалуй, и героическим