Page 283 - Три товарища
P. 283
Он встал, слегка поклонился мне и подошел к улыбавшейся ему испанке.
— Сентиментальный трепач, верно? — сказал кто-то позади меня.
Лицо без подбородка. Шишковатый лоб. Беспокойно бегающие, лихорадочные глазки.
— Я здесь в гостях, — сказал я. — А вы разве нет?
— На это он и ловит женщин, — продолжал он, не слушая меня. — Только на это он их и
ловит. И вот эту малышку тоже поймал.
Я промолчал.
— Кто это? — спросил я Пат, когда он отошел от нас.
— Музыкант. Скрипач. Безнадежно влюблен в эту испанку. Так влюбиться можно только
в горах. Но она и знать его не хочет. Любит своего русского.
— И я бы на ее месте так.
Пат рассмеялась.
— По-моему, в такого мужчину нельзя не влюбиться. Ты не находишь? — сказал я.
— Нет, не нахожу, — ответила она.
— Ты здесь никогда не была влюблена?
— Не очень.
— Впрочем, мне это безразлично, — сказал я.
— Вот так признание! — Пат выпрямилась. — А я-то думала, что это тебе никак не
должно быть безразлично.
— Да я не в таком смысле. Даже не могу объяснить тебе, в каком. Не могу потому, что
так и не понял, что, собственно, ты во мне нашла.
— Уж это моя забота, — ответила Пат.
— Но ты-то сама это понимаешь?
— Не совсем точно, — ответила она с улыбкой. — Иначе это уже не было бы любовью.
Бутылки с водкой русский оставил на комоде. Я налил себе и выпил несколько рюмок.
Царившее здесь настроение угнетало меня. Очень тяжело было видеть Пат среди всех
этих больных.
— Тебе тут не нравится? — спросила она.
— Не слишком. К этому нужно привыкнуть.
— Бедненький ты мой, дорогой… — Она погладила мою руку.
— Я не бедненький, если ты рядом, — сказал я.
— А Рита, по-твоему, не очень хороша собой?
— Не очень, — сказал я. — Ты красивее.
На коленях молодой испанки лежала гитара. Девушка взяла несколько аккордов. Потом
запела, и мне показалось, что в полумраке вдруг откуда-то появилась и парит неведомая
темная птица. Рита пела испанские песни, пела негромко, чуть хрипловатым и ломким,
больным голосом. И я не мог понять — то ли из-за этих непривычных и грустных
напевов, то ли из-за берущего за душу и какого-то вечернего голоса девушки, то ли из-за
теней, отбрасываемых больными, сидевшими в креслах или прямо на полу, то ли,
наконец, из-за выразительного, крупного и смуглого лица нашего русского хозяина, — не
знаю отчего, но вдруг мне показалось, что все происходящее — не более чем слезное и