Page 17 - Мы

17

замкнуть себя от всего, что…

Запись 9‑ я
Конспект:
Литургия. Ямбы и хорей. Чугунная рука

Торжественный, светлый день. В такой день забываешь о своих слабостях,
неточностях, болезнях – и все хрустально-неколебимое, вечное – как наше, новое стекло…
Площадь Куба. Шестьдесят шесть мощных концентрических кругов: трибуны.
И шестьдесят шесть рядов: тихие светильники лиц, глаза, отражающие сияние небес – или,
может быть, сияние Единого Государства. Алые, как кровь, цветы – губы женщин. Нежные
гирлянды детских лиц – в первых рядах, близко к месту действия. Углубленная, строгая,
готическая тишина.
Судя по дошедшим до нас описаниям, нечто подобное испытывали древние во время
своих «богослужений». Но они служили своему нелепому, неведомому Богу – мы служим
лепому и точнейшим образом ведомому; их Бог не дал им ничего, кроме вечных,
мучительных исканий; их Бог не выдумал ничего умнее, как неизвестно почему принести
себя в жертву – мы же приносим жертву нашему Богу, Единому Государству, – спокойную,
обдуманную, разумную жертву. Да, это была торжественная литургия Единому Государству,
воспоминание о крестных днях-годах Двухсотлетней Войны, величественный праздник
победы всех над одним, суммы над единицей…
Вот один – стоял на ступенях налитого солнцем Куба. Белое… и даже нет – не белое,
а уж без цвета – стеклянное лицо, стеклянные губы. И только одни глаза, черные,
всасывающие, глотающие дыры и тот жуткий мир, от которого он был всего в нескольких
минутах. Золотая бляха с нумером – уже снята. Руки перевязаны пурпурной лентой
(старинный обычай: объяснение, по-видимому, в том, что в древности, когда все это
совершалось не во имя Единого Государства, осужденные, понятно, чувствовали себя вправе
сопротивляться, и руки в них обычно сковывались цепями).
А наверху, на Кубе, возле Машины – неподвижная, как из металла, фигура того, кого
мы именуем Благодетелем. Лица отсюда, снизу, не разобрать: видно только, что оно
ограничено строгими, величественными квадратными очертаниями. Но зато руки…
Так иногда бывает на фотографических снимках: слишком близко, на первом плане
поставленные руки – выходят огромными, приковывают взор – заслоняют собою все.
Эти тяжкие, пока еще спокойно лежащие на коленях руки – ясно: они – каменные, и колени –
еле выдерживают их вес…
И вдруг одна из этих громадных рук медленно поднялась – медленный, чугунный
жест – и с трибун, повинуясь поднятой руке, подошел к Кубу нумер. Это был один
из Государственных Поэтов, на долю которого выпал счастливый жребий – увенчать
праздник своими стихами. И загремели над трибунами божественные медные ямбы – о том,
безумном, со стеклянными глазами, что стоял там, на ступенях, и ждал логического
следствия своих безумств.
…Пожар. В ямбах качаются дома, взбрызгивают вверх жидким золотом, рухнули.
Корчатся зеленые деревья, каплет сок – уж одни черные кресты склепов. Но явился
Прометей (это, конечно, мы) –

«И впряг огонь в машину, сталь,
И хаос заковал законом».

Все новое, стальное: стальное солнце, стальные деревья, стальные люди. Вдруг
какой-то безумец – «огонь с цепи спустил на волю» – и опять все гибнет…
У меня, к сожалению, плохая память на стихи, но одно я помню: нельзя было выбрать
более поучительных и прекрасных образов.