Page 15 - Мы

15

«Пля-пля-пля-тшшш», а потом уже урок. Однажды Пляпа рассказал об иррациональных
числах – и, помню, я плакал, бил кулаками об стол и вопил: «Не хочу! Выньте из меня!»
Этот иррациональный корень врос в меня, как что-то чужое, инородное, страшное,
он пожирал меня – его нельзя было осмыслить, обезвредить, потому что он был вне ratio.
И вот теперь снова. Я пересмотрел свои записи – и мне ясно: я хитрил сам с собой,
я лгал себе – только чтобы не увидеть. Это все пустяки – что болен и прочее: я мог пойти
туда; неделю назад – я знаю, пошел бы не задумываясь. Почему же теперь… Почему?
Вот и сегодня. Ровно в 16.10 – я стоял перед сверкающей стеклянной стеной. Надо
мной – золотое, солнечное, чистое сияние букв на вывеске Бюро. В глубине сквозь стекла
длинная очередь голубоватых юниф. Как лампады в древней церкви, теплятся лица:
они пришли, чтобы совершить подвиг, они пришли, чтобы предать на алтарь Единого
Государства своих любимых, друзей – себя. А я – я рвался к ним, с ними. И не могу: ноги
глубоко впаяны в стеклянные плиты – я стоял, смотрел тупо, не в силах двинуться с места…
– Эй, математик, замечтался!
Я вздрогнул. На меня – черные, лакированные смехом глаза, толстые, негрские губы.
Поэт R-13, старый приятель, и с ним розовая О.
Я обернулся сердито (думаю, если бы они не помешали, я бы в конце концов с мясом
вырвал из себя, я бы вошел в Бюро).
– Не замечтался, а уж если угодно – залюбовался, – довольно резко сказал я.
– Ну да, ну да! Вам бы, милейший, не математиком быть, а поэтом, поэтом, да! Ей-ей,
переходите к нам – в поэты, а? Ну, хотите – мигом устрою, а?
R-13 говорит захлебываясь, слова из него так и хлещут, из толстых губ – брызги;
каждое «п» – фонтан, «поэты» – фонтан.
– Я служил и буду служить знанию, – нахмурился я: шуток я не люблю и не понимаю,
а у R-13 есть дурная привычка шутить.
– Ну что там: знание! Знание ваше это самое – трусость. Да уж чего там: верно. Просто
вы хотите стенкой обгородить бесконечное, а за стенку-то и боитесь заглянуть. Да!
Выгляните – и глаза зажмурите. Да!
– Стены – это основа всякого человеческого… – начал я.
R – брызнул фонтаном, О – розово, кругло смеялась. Я махнул рукой: смейтесь,
все равно. Мне было не до этого. Мне надо было чем-нибудь заесть, заглушить этот
проклятый.
– Знаете что, – предложил я, – пойдемте, посидим у меня, порешаем задачки
(вспомнился вчерашний тихий час – может быть, такой будет и сегодня).
О взглянула на R; ясно, кругло взглянула на меня, щеки чуть-чуть окрасились нежным,
волнующим цветом наших талонов.
– Но сегодня я… У меня сегодня – талон к нему, – кивнула на R, – а вечером он занят…
Так что…
Мокрые, лакированные губы добродушно шлепнули:
– Ну чего там: нам с нею и полчаса хватит. Так ведь, О? До задачек ваших –
я не охотник, а просто – пойдем ко мне, посидим.
Мне было жутко остаться с самим собой – или, вернее, с этим новым, чужим мне,
у кого только будто по странной случайности был мой нумер – Д-503. И я пошел к нему, к R.
Правда, он не точен, не ритмичен, у него какая-то вывороченная, смешливая логика,
но все же мы – приятели. Недаром же три года назад мы с ним вместе выбрали эту милую,
розовую О. Это связало нас как-то еще крепче, чем школьные годы.
Дальше – в комнате R. Как будто – все точно такое, что и у меня: Скрижаль, стекло
кресел, стола, шкафа, кровати. Но чуть только вошел – двинул одно кресло, другое –
плоскости сместились, все вышло из установленного габарита, стало неэвклидным. R –
все тот же, все тот же. По Тэйлору и математике – он всегда шел в хвосте.
Вспомнили старого Пляпу: как мы, мальчишки, бывало, все его стеклянные ноги
обклеим благодарственными записочками (мы очень любили Пляпу). Вспомнили