Page 6 - Мы

6

Но первое: я не способен на шутки – во всякую шутку неявной функцией входит ложь;
и второе: Единая Государственная Наука утверждает, что жизнь древних была именно
такова, а Единая Государственная Наука ошибаться не может. Да и откуда тогда было бы
взяться государственной логике, когда люди жили в состоянии свободы, то есть зверей,
обезьян, стада. Чего можно требовать от них, если даже и в наше время откуда-то со дна,
из мохнатых глубин, – еще изредка слышно дикое, обезьянье эхо.
К счастью, только изредка. К счастью, это только мелкие аварии деталей: их легко
ремонтировать, не останавливая вечного, великого хода всей Машины. И для того, чтобы
выкинуть вон погнувшийся болт, у нас есть искусная, тяжкая рука Благодетеля, у нас есть
опытный глаз Хранителей…
Да, кстати, теперь вспомнил: этот вчерашний, дважды изогнутый, как S, – кажется,
мне случалось видать его выходящим из Бюро Хранителей. Теперь понимаю, отчего у меня
было это инстинктивное чувство почтения к нему и какая-то неловкость, когда эта странная I
при нем… Должен сознаться, что эта I…
Звонят спать: 22.30. До завтра.

Запись 4‑ я
Конспект:
Дикарь с барометром. Эпилепсия. Если бы

До сих пор мне все в жизни было ясно (недаром же у меня, кажется, некоторое
пристрастие к этому самому слову «ясно»). А сегодня… Не понимаю.
Первое: я действительно получил наряд быть именно в аудиториуме 112, как она мне
и говорила. Хотя вероятность была –

(1500 – это число аудиториумов, 10 000 000 – нумеров). А второе… Впрочем, лучше
по порядку.
Аудиториум. Огромный, насквозь просолнечный полушар из стеклянных массивов.
Циркулярные ряды благородно шарообразных, гладко остриженных голов. С легким
замиранием сердца я огляделся кругом. Думаю, я искал: не блеснет ли где над голубыми
волнами юниф розовый серп – милые губы О. Вот чьи-то необычайно белые и острые зубы,
похоже… нет, не то. Нынче вечером, в 21, О придет ко мне – желание увидеть ее здесь было
совершенно естественно.
Вот – звонок. Мы встали, спели Гимн Единого Государства – и на эстраде сверкающий
золотым громкоговорителем и остроумием фонолектор.
– «Уважаемые нумера! Недавно археологи откопали одну книгу двадцатого века. В ней
иронический автор рассказывает о дикаре и о барометре. Дикарь заметил: всякий раз,
как барометр останавливался на „дожде“, действительно шел дождь. И так как дикарю
захотелось дождя, то он повыковырял ровно столько ртути, чтобы уровень стал на „дождь“
(на экране – дикарь в перьях, выколупывающий ртуть: смех). Вы смеетесь: но не кажется ли
вам, что смеха гораздо более достоин европеец той эпохи. Так же, как дикарь, европеец
хотел „дождя“ – дождя с прописной буквы, дождя алгебраического. Но он стоял перед
барометром мокрой курицей. У дикаря по крайней мере было больше смелости и энергии и –
пусть дикой – логики: он сумел установить, что есть связь между следствием и причиной.
Выковыряв ртуть, он сумел сделать первый шаг на том великом пути, по которому…»
Тут (повторяю: я пишу, ничего не утаивая) – тут я на некоторое время стал как бы
непромокаемым для живительных потоков, лившихся из громкоговорителей. Мне вдруг
показалось, что я пришел сюда напрасно (почему «напрасно» и как я мог не прийти, раз был
дан наряд?); мне показалось – все пустое, одна скорлупа. И я с трудом включил внимание
только тогда, когда фонолектор перешел уже к основной теме: к нашей музыке,