Page 205 - Архипелаг ГУЛаг

каждый сезон — как скажет Главный Режиссёр. Благоугодно же Главному назначить
следующий спектакль уже через три месяца. Сжатые сроки репетиций, но ничего. Смотрите
и слушайте! Только в нашем театре! Премьера —
Процесс Союзного Бюро Меньшевиков (1–9 марта 1931). Спецприсутствие Верховного
Суда, председатель почему–то Шверник, а так все на местах—Антонов–Саратовский,
Крыленко, помощник его Рогинский. Режиссура уверена в себе (да и материал не
технический, а партийный, привычный)— и вывела на сцену 14 подсудимых.
И всё проходит не только гладко — одуряюще гладко.
Мне было тогда 12 лет, уже третий год я внимательно вычитывал всю политику из
больших «Известий». От строки до строки я прочёл и стенограммы этих двух процессов.
Уже в «Промпартии» отчётливо ощущалась детскому сердцу избыточность, ложь,
подстройка, но там была хоть грандиозность декораций — всеобщая интервенция! паралич
всей промышленности! распределение министерских портфелей! В процессе же
меньшевиков все те же были вывешены декорации, но поблекшие, и актёры артикулировали
вяло, и был спектакль скучен до зевоты, унылое бездарное повторение. (Неужели Сталин мог
это почувствовать через свою носорожью кожу? Как объяснить, что отменил ТКП и
несколько лет не было процессов?)
Было бы скучно опять толковать по стенограмме. Но я имею свежий рассказ одного из
главных подсудимых на том процессе — Михаила Петровича Якубовича, а сейчас его
ходатайство о реабилитации с изложением подтасовок просочилось в наш
спаситель–Самиздат, и уже люди читают, как это было 123 .
В реабилитации ему отказано: ведь процесс их вошёл в золотые скрижали нашей
истории, ведь ни камня вытаскивать нельзя— как бы не рухнуло! За М.П. Якубовичем
остаётся судимость, но в утеху назначена персональная пенсия за революционную
деятельность! Каких только уродств у нас не бывает.
Его рассказ вещественно объясняет нам всю цепь московских процессов 30–х годов.
Как составилось несуществующее «Союзное Бюро»? У ГПУ было плановое задание:
доказать, что меньшевики ловко пролезли и захватили в контрреволюционных целях многие
важные государственные посты. Истинное положение к схеме не подходило: настоящие
меньшевики никаких постов не занимали. Но такие и не попали на процесс. (В.К. Иков,
говорят, действительно состоял в нелегальном, тихо пребывавшем и ничего не делавшем
московском бюро меньшевиков, — но на процессе об этом и не знали, Иков прошёл вторым
планом, получил восьмёрку.) ГПУ имело такую схему: чтобы было два от ВСНХ, два от
Наркомторга, два от Госбанка, один от Центросоюза, один от Госплана. (До чего
уныло–неизобретательно!) Поэтому брали подходящих по должности. А меньшевики ли они
на самом деле — это по слухам. Иные попались и вовсе не меньшевики, но приказано им
считаться меньшевиками. Истинные политические взгляды обвиняемых совсем не
интересовали ГПУ. Не все осуждённые даже друг друга знали. Соскребали и свидетелями
где каких меньшевиков находили. (Все свидетели потом непременно получали свои сроки.)
Одним из них был Кузьма Антонович Гвоздев, горькой судьбы человек, — тот самый
Гвоздев, председатель рабочей группы при Военно–Промышленном комитете, кого
Февральская революция сперва освободила из Крестов, позже сделала министром труда.
Гвоздев стал одним из шучешшов–долгосидчиков ГУЛАГа. Первый раз чекисты хватали его
в 1919, но он сумел ускользнуть (а семью его долго держали в осаде, как под арестом, и
детей не пускали в школу). Потом арест отменили, но в 1928 взяли окончательно, и с тех пор
он непрерывно сидел до 1957 года. В этом году вернулся тяжело больной и вскоре умер.
Услужливо и многословно выступал свидетелем опять Рамзин. Но надёжа ГПУ была на
главного подсудимого Владимира Густавовича Громана (печально известного деятеля
Государственной Думы) и на провокатора Петунина.

123 Письмо М. Якубовича Генеральному Прокурору СССР, 1967. (Архив Самиздата, Мюнхен, № АС 150.)