Page 207 - Архипелаг ГУЛаг

у ГПУ с меньшевиками, что набирали обвиняемых из добровольцев!.. (И ведь важная роль
ждала Тейтельбаума: связь с заграничными меньшевиками и со Вторым Интернационалом!
Но по уговору — пятёрка, честно.) С одобрения следователя Якубович принял Тейтельбаума
в Союзное Бюро.
И других «зачислял», кто и не просился, например И.И. Рубина. Тот успешно отрёкся
на очной ставке с Якубовичем. Потом его долго мотали, «доследовали» в Суздальском
изоляторе. Там он встретился в одной камере с Якубовичем и Шером, показывавшими
против него (а когда возвращался в камеру из карцера, они ухаживали за ним, делились
продуктами). Рубин спросил Якубовича: «Как вы могли придумать, что я— член Союзного
Бюро?» И Якубович ответил (ответ изумительный, тут целое столетие русской
интеллигенции): «Весь народ страдает— и мы, интеллигенты, должны страдать».
Но был в следствии Якубовича и такой вдохновительный момент: его вызвал на допрос
сам Крыленко. Оказывается, они прекрасно друг с другом были знакомы, ибо в те же годы
«военного коммунизма» (промеж первых процессов) в ту же Смоленскую губернию
Крыленко приезжал укреплять прод–работу и даже спал в одной комнате с Якубовичем. И
вот что сказал теперь Крыленко:
— Михаил Петрович, скажу вам прямо: я считаю вас коммунистом! — (Это очень
подбодрило и выпрямило Якубовича.)— Я не сомневаюсь в вашей невинности. Но наш с
вами партийный долг — провести этот процесс. — (Крыленке Сталин приказал, а Якубович
затрепетал для идеи, как рьяный конь, который сам спешит сунуть голову в хомут.) —
Прошу вас всячески помогать, идти навстречу следствию. А на суде в случае
непредвиденного затруднения, в самую сложную минуту я попрошу председателя дать вам
слово. !!!
И Якубович—обещал. С сознанием долга — обещал. Пожалуй, такого ответственного
задания ещё не давала ему Советская власть за все годы службы.
За несколько дней до процесса в кабинете старшего следователя Дмитрия Матвеевича
Дмитриева было созвано первое оргзаседание Союзного Бюро меньшевиков: чтоб
согласовать и каждый бы роль свою лучше понял. (Вот так и ЦК «промпартии» заседал! Вот
где подсудимые «могли встретиться», чему дивился Крыленко.) Но так много наворочено
было лжи, не вмещаемой в голову, что участники путали, за одну репетицию не усвоили,
собирались и второй раз.
С каким же чувством выходил Якубович на процесс? За все принятые муки, за всю
ложь, натолканную в грудь, — устроить на суде мировой скандал? Но ведь:
1) это будет удар в спину Советской власти! Это будет отрицанием всей жизненной
цели, для которой Якубович живёт, всего того пути, которым он выдирался из ошибочного
меньшевизма в правильный большевизм;
2) после такого скандала не дадут умереть, не расстреляют просто, а будут снова
пытать, уже в месть, доведут до безумия, а тело и без того измучено пытками. Для такого
ещё нового мучения — где найти нравственную опору? в чём почерпнуть мужество?
(Я по горячему звуку слов записал эти его аргументы — редчайший случай получить
как бы «посмертное» объяснение участника такого процесса. И я нахожу, что это всё равно
как если бы причину своей загадочной судебной покорности объяснили нам Бухарин или
Рыков: та же искренность, та же партийная преданность, та же человеческая слабость, такое
же отсутствие нравственной опоры для борьбы — из–за того, что нет отдельной позиции.)
И на процессе Якубович не только покорно повторял всю серую жвачку лжи, выше
которой не поднялась фантазия ни Сталина, ни его подмастерий, ни измученных
подсудимых. Но и сыграл он свою вдохновенную роль, обещанную Крыле нке.
Так называемая Заграничная Делегация меньшевиков (по сути — вся верхушка их ЦК)
напечатала в Vorwarts своё отмежевание от подсудимых. Они писали, что это —
позорнейшая судебная комедия, построенная на показаниях провокаторов и несчастных
обвиняемых, вынужденных к тому террором. Что подавляющее большинство подсудимых
уже более десяти лет как ушли из партии и никогда в неё не возвращались. И что