Page 206 - Архипелаг ГУЛаг

Теперь представим М. Якубовича. Он начал революцио–нерить так рано, что даже не
кончил гимназии. В марте 1917 он был уже председателем смоленского совдепа. Под
напором убеждения (а оно постоянно куда–то его тащило) он был сильным, успешным
оратором. На съезде Западного фронта он опрометчиво назвал врагами народа тех
журналистов, которые призывают к продолжению войны — это в апреле 1917! едва не был
снят штыками с трибуны, извинился, но тут же в речи нашёл такие ходы и так забрал
аудиторию, что в конце речи снова обозвал тех журналистов врагами народа, но уже под
бурные аплодисменты — и избран был в делегацию, посылаемую в Петросовет. Там же, едва
приехав, с лёгкостью того времени был кооптирован в военную комиссию Петросовета,
влиял на назначения армейских комиссаров 124 , в конце концов сам поехал комиссаром
армии на Юго–Западный фронт и в Бердичеве лично арестовал Деникина (после
корниловского мятежа) и весьма жалел (ещё и на процессе), что Деникина тут же не
расстреляли.
Ясноглазый, всегда очень искренний и всегда совершенно захваченный своей, реальной
или нереальной, идеей, он в партии меньшевиков ходил в молодых, да и был таков. Это не
мешало ему, однако, дерзостью и горячностью предлагать руководству свои проекты, вроде
того чтобы: весной 1917 сформировать с–д правительство или в 1919 — меньшевикам войти
в Коминтерн (Дан и другие неизменно отвергали все его варианты). В июле 1917 он больно
переживал и считал роковою ошибкой, что социалистический Петросовет одобрил вызов
Временным правительством войск против большевиков, хотя и выступивших с оружием.
Едва произошёл октябрьский переворот, Якубович предложил своей партии всецело
поддержать большевиков и своим участием и воздействием улучшить создаваемый ими
государственный строй. В конце концов он был проклят Мартовым, а к 1920 году и
окончательно вышел из меньшевиков, убедясь, что бессилен повернуть их на стезю
большевизма.
Я для того так подробно всё это называю, чтобы выяснело: Якубович не меньшевиком,
а большевиком был всю революцию, самым искренним и вполне бескорыстным. А в 1920 он
ещё был и смоленским губпродкомиссаром (среди них — единственный не большевик) и
даже был по Наркомпроду отмечен как лучшийЛ (Уверяет, что обходился без карательных
отрядов; не знаю; на суде упомянул, что выставлял заградительные.) В 20–е годы он
редактировал «Торговую газету», занимал и другие заметные должности. Когда же в 1930
таких вот именно «пролезших» меньшевиков надо было набрать по плану ГПУ — его и
арестовали.
Как и все, достался он мясникам–следователям, и применили они к нему всю гамму —
и морозный карцер, и жаркий закупоренный, и битьё по половым органам. Мучили так, что
Якубович и его подельник Абрам Гинзбург в отчаянии вскрыли себе вены. После поправки
их уже не пытали и не били, только была двухнедельная бессонница. (Якубович говорит:
«Только бы заснуть! Уже ни совести, ни чести…») А тут ещё и очные ставки с другими, уже
сдавшимися, тоже подталкивают «сознаваться», городить вздор. Да сам следователь
(Алексей Алексеевич Наседкин): «Я знаю, знаю, что ничего этого не было! Но — требуют от
нас!»
Однажды, вызванный к следователю, Якубович застаёт там замученного арестанта.
Следователь усмехается: «Вот Моисей Исаевич Тейтельбаум просит вас принять его в вашу
антисоветскую организацию. Поговорите без меня посвободнее, я пока уйду». Ушёл.
Тейтельбаум действительно умоляет: «Товарищ Якубович! Прошу вас, примите меня в ваше
Союзное Бюро меньшевиков! Меня обвиняют во «взятках с иностранных фирм», грозят
расстрелом. Но лучше я умру контриком, чем уголовником!» (А скорей — обещали, что
контрика и пощадят? Он не ошибся: получил детский срок, пятёрку.) До чего ж скудно было

124 Не путать с Генштаба полковником Якубовичем, который в то же время на тех же заседаниях
представлял военное министерство.