Page 373 - Архипелаг ГУЛаг

Часу не прошло — один из наших этапников уже приходит сдержанно сияющий: он
назначен инженером–строителем по зоне. И ещё один: ему разрешено открыть
парикмахерскую для вольных на заводе. И ещё один: встретил знакомого, будет работать в
плановом отделе. Твоё сердце щемит: это всё— за твой счёт! Они выживут в канцеляриях и
парикмахерских. А ты—погибнешь. Погибнешь.
Зона. Двести шагов от проволоки до проволоки, и то нельзя подходить к ней близко.
Да, вокруг будут зеленеть и сиять звенигородские перехолмки, а здесь— голодная столовая,
каменный погреб ШИЗО, худой навесик над плитой «индивидуальной варки», сарайчик
бани, серая будка запущенной уборной с прогнившими досками, — и никуда не денешься,
всё. Может быть, в твоей жизни этот островок— последний кусок земли, который тебе ещё
суждено топтать ногами.
В комнатах наставлены голые вагонки. Вагонка— это изобретенье Архипелага,
приспособление для спанья туземцев и нигде в мире не встречается больше: это четыре
деревянных щита в два этажа на двух крестовидных опорах— в голове и ногах. Когда один
спящий шевелится — трое остальных качаются.
Матрасов в этом лагере не выдают, мешков для набивки — тоже. Слово «бельё»
неведомо туземцам новоиерусалимского острова: здесь не бывает постельного, не выдают и
не стирают нательного, разве что на себе привезёшь и озаботишься. И слова «подушка» не
знает завхоз этого лагеря, подушки бывают только свои и только у баб и у блатных. Вечером,
ложась на голый щит, можешь разуться, но учти— ботинки твои сопрут. Лучше спи в обуви.
И одежёнки не раскидывай: сопрут и её. Уходя утром на работу, ты ничего не должен
оставить в бараке: чем побрезгуют воры, то отберут надзиратели: не положено! Утром вы
уходите на работу, как снимаются кочевники со стоянки, даже чище: вы не оставляете ни
золы костров, ни обглоданных костей животных, комната пуста, хоть шаром покати, хоть
заселяй её днём другими. И ничем не отличен твой спальный щит от щитов твоих соседей.
Они голы, засалены, отлощены боками.
Но и на работу ты ничего не унесёшь с собой. Свой скарб утром собери, стань в
очередь в каптёрку личных вещей и спрячь в чемодан, в мешок. Вернёшься с работы— стань
в очередь в каптёрку и возьми, что по предвидению твоему тебе понадобится на ночлеге. Не
ошибись, второй раз до каптёрки не добьёшься.
И так — десять лет. Держи голову бодро!
Утренняя смена возвращается в лагерь в третьем часу дня. Она моется, обедает, стоит в
очереди в каптёрку— и тут звонят на проверку. Всех, кто в лагере, выстраивают шеренгами,
и неграмотный надзиратель с фанерной дощечкой ходит, мусоля во рту карандаш, умственно
морща лоб, и всё шепчет, шепчет. Несколько раз он пересчитывает строй, несколько раз
обойдёт все помещения, оставляя строй стоять. То он ошибётся в арифметике, то собьётся,
сколько больных, сколько сидит в ШИЗО «без вывода». Тянется эта бессмысленная трата
времени хорошо— час, а то и полтора. И особенно беспомощно и униженно чувствуют себя
те, кто дорожит временем, — это не очень развитая в нашем народе и совсем не развитая
среди зэков потребность, кто хочет даже в лагере что–то успеть сделать. «В строю» читать
нельзя. Мои мальчики, Гаммеров и Ингал, стоят с закрытыми глазами, они сочиняют или
стихи, или прозу, или письма— но и так не дадут стоять в шеренге, потому что ты как бы
спишь и тем оскорбляешь проверку, а ещё уши твои не закрыты, и матерщина, и глупые
шутки, и унылые разговоры— всё лезет туда. (Идёт 1945 год. Уже расщеплен атом, скоро
сформулируется кибернетика— а тут бледнолобые интеллектуалы стоят и ждут — «нэ
вертухайсь!» — пока тупой краснорожий идол лениво сшепчет свой баланс.) Проверка
кончена, теперь в половине шестого можно было бы лечь спать (ибо коротка была прошлая
ночь, но ещё короче может оказаться будущая)— однако через час ужин, кромсается время.
Администрация лагеря так ленива и так бездарна, что не хватает у неё желания и
находчивости разделить рабочих трёх разных смен по разным комнатам. В восьмом часу,
после ужина, можно было бы первой смене успокоиться, но не берёт угомон сытых и
неусталых, и блатные на своих перинах только тут и начинают играть в карты, горланить и