Page 368 - Архипелаг ГУЛаг

что…)
Неважный выбор бывает и бригадиру: не выполнит лесо–повальная бригада дневного
задания в 55 «кубиков» — ив карцер идёт бригадир. Ане хочешь в карцер— загоняй в смерть
бригадников. Кто кого смога, тот того и в рога.
А два начальства удобны лагерям так же, как клещам нужен и левый и правый захват,
оба. Два начальства— это молот и наковальня, и куют они из зэка то, что нужно государству,
а рассыпался — смахивают в мусор. Хотя содержание отдельного зонного (лагерного)
начальства и сильно увеличивает расходы государства, хотя по тупости, капризности и
бдительности оно часто затрудняет, усложняет рабочий процесс, а всё–таки ставят его, и
значит, тут не промах. Два начальства— это два терзателя вместо одного, да посменно, и
поставлены они в положение соревнования: кто из арестанта больше выжмет и меньше ему
даст.
В руках одного начальства находится производство, материалы, инструмент,
транспорт, и только малости нет— рабочей силы. Эту рабочую силу каждое утро конвой
приводит из лагеря и каждый вечер уводит в лагерь (или по сменам). Те десять или
двенадцать часов, на которые зэки попадают в руки производственного начальства, нет
надобности их воспитывать или исправлять, и даже если в течение рабочего дня они
издохнут— это не может огорчить ни то, ни другое начальство: мертвецы легче
списываются, чем сожжённые доски или раскраденная олифа. Производственному
начальству важно принудить заключённых за день сделать побольше, а в наряды записать им
поменьше, ибо надо же как–то покрыть губительные расходы и недостачи производства:
ведь воруют и тресты, и СМУ (строительно–монтажные управления), и прорабы, и
десятники, и завхозы, и шофера, и меньше всех зэки, да и то не для себя (им уносить некуда),
а для своего лагерного начальства и конвоя. А ещё больше гибнет от беспечного и
непредусмотрительного хозяйствования, и ещё от того, что зэки ничего не берегут тоже, — и
покрыть все эти недостачи один путь: не доплатить за рабочую силу.
В руках лагерного начальства—только рабсила (язык знает, как сокращать!). Но это —
решающее. Лагерные начальники так и говорят: мы можем на них (производственников)
нажимать, они нигде не найдут других рабочих. (В тайге и пустыне — где ж их найдёшь?) И
потому они стараются вырвать за свою рабсилу побольше денег, которые и сдают в казну, а
часть идёт на содержание самого лагерного руководства за то, что оно зэков охраняет (от
свободы), поит, кормит, одевает и морально допекает.
Как всегда при нашем продуманном социальном устройстве, здесь сталкиваются лбами
два плана: план производства иметь по зарплате самые низкие расходы и план МВД
приносить с производства в лагерь самые большие заработки. Стороннему наблюдателю
странно: зачем приводить в столкновение собственные планы? О, тут большой смысл!
Столкновение–то планов и сплющивает человечка. Это — принцип, выходящий за колючую
проволоку Архипелага.
А что ещё важно: что два начальства эти совсем друг другу не враждебны, как можно
думать по их постоянным стычкам и взаимным обманам. Там, где нужно плотнее сплющить,
они примыкают друг к другу очень тесно. Хотя начальник лагеря — отец родной для своих
зэков, но всегда охотно признает и подпишет акт, что в увечье виноват сам заключённый, а
не производство; не будет очень уж настаивать, что заключённым нужна спецодежда или в
каком–то цеху вентиляции нет (нет так нет, что ж поделаешь, временные трудности, а как в
Ленинградскую блокаду?..). Никогда не откажет лагерное начальство производственному
посадить в карцер бригадира за грубость или рабочего, утерявшего лопату, или инженера, не
так выполнившего приказ. В глухих посёлках не оба ли эти начальства и составляют высшее
общество — таёжно–индустриальных помещиков? Не их ли жёны друг ко другу ходят в
гости?
И если всё–таки тухту в нарядах непрерывно дуют, если записывается копка и засыпка
траншей, никогда не зиявших в земле; ремонт отопления или станка, не выходившего из
строя; смена столбов целёхоньких, которые ещё десять лет перестоят, — то делается это