Page 838 - Архипелаг ГУЛаг

обвинения, — караются лишением свободы до… двух лет. А то и— шесть месяцев.
Либо полные дурачки эту статью составляли, либо очень уж дальновидные.
Я так полагаю, что — дальновидные.
И с тех пор в каждую амнистию (сталинскую 45–го, «ворошиловскую» 53–го) эту
статейку не забывали включить, заботились о своём активе.
Да ещё ведь и давность. Если тебя ложно обвинили (по 58–й), то давности нет. А если
ты ложно обвинил, то давность, мы тебя обережём.
Дело семьи Анны Чеботар–Ткач всё сляпано из ложных показаний. В 1944 она, её отец
и два брата арестованы за якобы политическое и якобы убийство невестки. Все трое мужчин
забиты в тюрьме (не сознавались), Анна отбыла десять лет. А невестка оказалась вообще
невредима! Но ещё десять лет Анна тщетно просила реабилитации! Даже в 1964 прокуратура
ответила: «Вы осуждены правильно и оснований для пересмотра нет». Когда же всё–таки
реабилитировали, то неутомимая Скрипникова написала за Анну жалобу: привлечь
лжесвидетелей. Прокурор Г.Терехов ответил: невозможно за давностью…
В 20–е годы раскопали, притащили и расстреляли тёмных мужиков, за сорок лет перед
тем казнивших народовольцев по приговору царского суда. Но те мужики были не свои. А
доносчики эти — плоть от плоти.
Вот та воля, на которую выпущены бывшие зэки. Есть ли ещё в истории пример, чтобы
столько всем известного злодейства было неподсудно, ненаказуемо?
И чего же доброго ждать? Что может вырасти из этого зловония?
Как великолепно оправдалась злодейская затея Архипелага

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ. СТАЛИНА НЕТ

И не раскаялись они в убийствах своих…
Апокалипсис, 9:21

Глава 1. КАК ЭТО ТЕПЕРЬ ЧЕРЕЗ ПЛЕЧО

Конечно, мы не теряли надежды, что будет о нас рассказано: ведь рано или поздно
рассказывается вся правда обо всём, что было в истории. Но рисовалось, что это придёт
очень не скоро, — после смерти большинства из нас. И при обстановке совсем
изменившейся. Я сам себя считал летописцем Архипелага, всё писал, писал, а тоже мало
рассчитывал увидеть при жизни.
Ход истории всегда поражает нас неожиданностью, и самых прозорливых тоже. Не
могли мы предвидеть, как это будет: безо всякой зримой вынуждающей причины всё
вздрогнет, и начнёт сдвигаться, и немного, и совсем ненадолго бездны жизни как будто
приопахнутся — и две–три птички правды успеют вылететь прежде, чем снова надолго
захлопнутся створки.
Сколько моих предшественников не дописало, не дохранило, не доползло, не
докарабкалось! — а мне это счастье выпало: в раствор железных полотен, перед тем как
снова им захлопнуться, — просунуть первую горсточку правды.
И как вещество, объятое антивеществом, — она взорвалась тотчас же!
Она взорвалась и повлекла за собой взрыв писем людских— но этого надо было ждать.
Однако и взрыв газетных статей — через скрежет зубовный, через ненависть, через нехоть—
взрыв казённых похвал, до оскомины.
Когда бывшие зэки из трубных выкликов всех сразу газет узнали, что вышла какая–то
повесть о лагерях и газетчики её наперехлёб хвалят, — решили единодушно: «опять брехня!
спроворились и тут соврать». Что наши газеты с их обычной непомерностью вдруг да
накинутся хвалить правду, — ведь этого ж всё–таки нельзя было вообразить! Иные не хотели
и в руки брать мою повесть.