Page 868 - Архипелаг ГУЛаг

меня, что никого не загонишь работать в надзорсостав, потому что кончились льготы. («Так
это — здоровое народное настроение, что не идутЪ — хотелось бы мне воскликнуть, но за
уши, за веки, за язык дёргают предупредительные нити. Впрочем, я упускаю: не идут лишь
сержанты и ефрейторы, а офицеров — не отобьёшься.) Приходится пользоваться
военнообязанными. Министр солидно указывает мне, что хамят только заключённые, а
надзор разговаривает с ними исключительно корректно.
Когда так расходятся письма ничтожных зэков и слова министра, — кому же вера?
Ясно, что заключённые лгут.
Да он ссылается и на собственные наблюдения — ведь он–то бывает в лагерях, а я —
нет. Не хочу ли поехать? — Крюково? Дубравлаг? (Уж из того, что с готовностью он эти два
назвал, — ясно, что там приготовлены потёмкинские устройства. И — кем я поеду?
Министерским контролёром? Да я тогда и глаз на зэков не подниму… Я отказываюсь…)
Министр, напротив, высказывает, что зэки бесчувственны и не откликаются на заботы.
Приедешь в Магнитогорскую колонию, спросишь: «Какие жалобы на содержание?» — и
так–таки при начальнике ОЛПа хором кричат: «Никаких!» А сами — всегда недовольны.
А вот в чём министр видит «замечательные стороны лагерного исправления»:
— гордость станочника, похваленного начальником лагпункта;
— гордость лагерников, что их работа (кипятильники) пойдёт в героическую Кубу;
— отчёт и перевыборы лагерного Совета Внутреннего Порядка (Сука Вышла
Погулять);
— обилие цветов (казённых) в Дубравлаге.
Главное направление его забот: создать свою промышленную базу у всех лагерей.
Министр считает, что с развитием интересных работ прекратятся побеги 537 . (Моё
возражение о «человеческой жажде свободы» он даже не понял.)
Я ушёл в усталом убеждении, что концов — нет. Что ни на волос я ничего не подвинул,
и так же будут тяпать тяпки по траве. Я ушёл подавленным— отразноты человеческого
понимания. Ни зэку понять министра, пока он не воцарится в этом кабинете, ни министру—
понять зэка, пока он сам не пойдёт за проволоку и ему самому не истопчут огородика и
взамен свободы не предложат осваивать станок.
Институт изучения причин преступности. Это была интересная беседа с двумя
интеллигентными замдирами и несколькими научными работниками. Живые люди, у
каждого свои мнения, спорят и друг с другом. Потом один из замдиров В.Н.Кудрявцев,
провожая меня по коридору, упрекнул: «Нет, вы всё–таки не учитываете всех точек зрения.
Вот Толстой бы учёл…» И вдруг обманом завернул меня: «Зайдёмте познакомимся с нашим
директором. Игорь Иванович Карпец».
Это посещение не планировалось. Мы уже всё обговорили, зачем? Ладно, я пошёл
поздороваться. Как бы не так! — ещё с тобой ли тут поздороваются! Не поверить, что эти
замдиры и завсекторами работают у этого начальника, что это он возглавляет тут всю
научную работу. (А главного я и не узнаю: Карпец — вице–президент международной
ассоциации юристов–демократов]
Встал навстречу мне враждебно–презрительно (кажется, весь пятиминутный разговор
так и прошёл на ногах), — будто я к нему просился–просился, еле добился, ладно. На лице
его: сытое благополучие; твёрдость; и брезгливость (это — ко мне). На груди, не жалея
хорошего костюма, привинчен большой значок, как орден: меч вертикальный и там, внизу,
что–то пронзает, и надпись: МВД. (Это — какой–то очень важный значок. Он показывает,
что носитель его имеет особенно давно «чистые руки, горячее сердце, холодную голову».)
— Так о чём там, о чём?.. — морщится он.
Мне совсем он не нужен, но теперь из вежливости я немного повторяю.
— А–а, — как бы дослышивает юрист–демократ, — либерализация? Сюсюкать с

537 Тем более, как знаем мы теперь от Марченко, что уже не ловят, а только пристреливают.