Page 878 - Архипелаг ГУЛаг

И вот мы сидим на заседании рязанского облсуда. Адвокат бесправен, как всегда.
Судья может отклонить любой его протест, и отклонение не подлежит уже ничьему
контролю. Опять использование показаний враждебных соседей. Опять бессовестное
использование показаний малолетних (сравните суд над Базбеем). Судья не обращается:
«расскажи, как было», не просит: «расскажи правду», а «расскажи, как ты говорила на
следствии!» Свидетелей защиты сбивают, путают и угрожают: «А на следствии вы
показали… Какое вы имеете право отказываться?»
Судья Авдеева давит своих заседательниц, как львица ягнят. (Кстати, где седобородые
старцы–судьи? Изворотливые и хитрые бабы заполняют наши судейские места.) У неё
волосы— как грива, твёрдая мужская манера говорить, металлические вибрации, когда она
сама содрогается от высокого значения своих слов. Чуть процесс идёт не по её — она злится,
бьёт хвостом, краснеет от напряжения, прерывает неугодных свидетелей, запугивает наших
учителей: «Как вы смели усумниться в советском суде?» «Как вы могли подумать, что
кто–то подучил детей? Значит, вы сами воспитываете детей во лжи?» «А кто был инициатор
коллективного письма в суд?» (В стране социализма не допускают самой идеи
коллективного действия! — кто? кто? кто?) Прокурору Кривовой (да кто им фамилии
выбирает!) даже и делать нечего при такой напористой судьице.
И хотя по процессу все обвинения развалились: Вова ничего в окно видеть не мог; Оля
уже ото всего отказывается, никто её не растлевал;
все дни, когда могло совершиться преступление, в единственной комнате Потаповых
лежала и больная жена, не при ней же муж насиловал соседку–цыганку; и цыганка эта перед
тем что–то у них украла; и цыганка эта дома не ночевала, таскалась под всеми заборами ещё
до того, несмотря на свои 14 лет; — но не мог ошибиться советский следователь! но не мог
ошибиться советский суд! Приговор— 10 лет! Торжествуй, наше судейское сословие! Не
дрогните, следователи! Пытайте и дальше!
Это — при корреспонденте «Известий»! Это — при заступничестве Верховного Суда
РСФСР! А как с теми, за кого не заступаются?..
И ещё почти год идёт казуистическая борьба— и наконец Верховный Суд
постановляет: Потапов ни в чём не виновен, оправдать и освободить. (Три года просидел…)
А как с теми, кто развращал иподучивал детей? Ничего, сорвалось так сорвалось. А легло ли
хоть пятнышко на львиную грудь Авдеевой? Нет — она высокий народный избранник. Ачто
решено о сталинском истязателе Васюре? На месте, на месте, когти не подстригались.
Стой и процветай, судебное сословие! Мы— для тебя, не ты для нас! Юстиция да будет
тебе ворсистым ковриком. Лишь было б тебе хорошо! Давно провозглашено, что на пороге
бесклассового общества и судебный процесс станет бесконфликтным (чтоб отразить
внутреннюю бесконфликтность общественного порядка): такой процесс, где состав суда,
прокурор, защита и даже сам обвиняемый соединённо будут стремиться к общей цели.
Такая проверенная устойчивость правосудия очень облегчает жизнь милиции: она даёт
возможность без оглядки применять приём прицеп или «мешок преступлений». Дело в том,
что по нерадивости, по нерасторопности, а когда и по трусости местной милиции — одно,
другое и третье преступление остаётся нераскрытым. Но для отчётности они непременно
должны быть раскрыты (то есть «закрыты»)! Так ждут удобного случая. Вот попадается в
участок кто–нибудь податливый, забитый, дураковатый, — и на него нахомучивают все эти
нераскрытые дела — это он их совершил за год, неуловимый разбойник! Кулачным битьём и
вымариванием его заставляют во всех преступлениях «признаться», подписать, получить
большой срок по сумме преступлений — и очистить район от пятна. (В Арта–шате, под
Ереваном, совершилось убийство. В 1953 схватили одного наугад, обставили
лжесвидетелями, били, дали 25 лет. А в 1962 нашёлся настоящий убийца…)
Общественная жизнь очень оздоровляется благодаря тому, что не остаётся
ненаказанного порока. И милицейских следователей премируют.
Очистить район от пятна можно и противоположным способом: сделать так, будто
уголовного преступления вообще не было. Старый бывший зэк Иван Емельянович Брыксин,