Page 271 - Рассказы

публики, вынимая из всех карманов замасленные карты, и вообще относился ко всем очень
заискивающе.
В-третьих – тяжелое впечатление произвел на меня Ва-пити, – индеец, стрелок из лука.
Правда, он был в индейском национальном костюме, украшен какой-то шкурой и утыкан
перьями, как петух, но… где же скальпы? Где ожерелье из зубов серого медведя-гризли?
Нет, все это не то.
И потом: человек стреляет из лука – во что? – в черный кружок, нарисованный на
деревянной доске.
И это в то время, когда в двух шагах от него сидят его злейшие враги, бледнолицые!
– Стыдись, Ва-пити, краснокожая собака! – хотел сказать я ему. – Твое сердце
трусливо, и ты уже забыл, как бледнолицые отняли у тебя пастбище, сожгли вигвам и угнали
твоего мустанга. Другой порядочный индеец не стал бы раздумывать, а влепил бы сразу
парочку стрел в физиономию вон тому акцизному чиновнику, сытый вид которого
доказывает, что гибель вигвама и угон мустанга не обошлись без его содействия.
Увы! Ва-пити забыл заветы своих предков. Ни одного скальпа не содрал он сегодня, а
просто раскланялся на аплодисменты и ушел. Прощай, трусливая собака!
Чем дальше, тем больше падало мое настроение: худосочная девица надевала себе на
шею удава, будто это был вязаный шерстяной платок.
Живой удав – и он стерпел это, не обвил негодницу своими смертоносными кольцами?
Не сжал ее так, чтобы кровь из нее брызнула во все стороны?! Червяк ты несчастный, а не
удав!
Лев! Царь зверей, величественный, грозный, одним прыжком выносящийся из густых
зарослей и, как гром небесный, обрушивающийся на спину антилопы… Лев, гроза
чернокожих, бич стад и зазевавшихся охотников, прыгал через обруч! Становился всеми
четырьмя лапами на раскрашенный шар! Гиена становилась передними ногами ему на круп!..
Да будь я на месте этого льва, я так тяпнул бы этого укротителя за ногу, что он другой
раз и к клетке близко бы не подошел.
И гиена тоже обнаглела, как самая последняя дрянь…
Прошу не осуждать меня за кровожадность… Я рассуждал, так сказать, академически.
Всякий должен делать свое дело: индеец снимать скальп, негр – есть попавших к нему
в лапы путешественников, а лев – терзать без разбору того, другого и третьего, потому что
читатель должен понять: пить-есть всякому надо.
Теперь я и сам недоумеваю: что я надеялся увидеть, явившись в зверинец? Пару львов,
вырвавшихся из клетки и доедающих в углу галерки не успевшего удрать матроса? Индейца,
старательно снимающего скальпы со всего первого ряда обезумевших от ужаса зрителей?
Негра, разложившего костер из выломанных досок слоновой загородки и поджаривающего
на этом костре мучного торговца Слуцкина?
Вероятно, это зрелище было бы единственное, которое меня бы удовлетворило…
А когда мы выходили из балагана, отец сообщил мне ликующим тоном:
– Представь себе, я пригласил сегодня вечером к нам в гости хозяина, индейца и негра.
Повеселимся.
Это была та же отцовская черта, которая приводила его к покупке на базаре каракатиц,
которых мы потом вдвоем с отцом и съедали. Я – из любви к приключениям, он – из желания
доказать всем домашним, что покупка его не носит определенного характера
бессмысленности.
– Да-с. Пригласил. Интересные люди.
С таким видом, вероятно, Ротшильд теперь приглашает к себе Шаляпина.
Дух меценатства свил себе в отце прочное гнездо.

III
второе разочарование
смерть