Page 414 - Рассказы

своего журнала, устроить редактору скандал, после чего не замедлит явиться; а все прочие с
гамом и шумом, резко выделяясь на сонном фоне невозмутимой статуарной Принцессы,
зашагали по улице, и, когда ввалились в кабачок, изо всех занятых кабинетов высунулись
обеспокоенные шумом головы.
Вера Антоновна выбрала самый уютный уголок, окружила себя подушками и замерла,
как изумрудная ящерица на горячем солнце, откинув на спинку дивана свою великолепную
голову.
– Что вы будете кушать, Ваше Высочество? – спросил Меценат, нежно целуя ее руку. –
Есть шашлык карский, есть обыкновенный.
– А какая разница? – осведомилось дремлющее Ее Высочество.
– Обыкновенный шашлык маленькими кусочками, на вертеле, карский – большим
куском.
– Так его еще резать надо? Лучше тогда обыкновенный!
– И мне! – присоединился Кузя.
Через двадцать минут приехал Мотылек. Губы его дрожали, и глаза метали гневные
молнии. Число морщин на лбу возросло в угрожающей лицу прогрессии.
– Подлецы! – закричал он еще с порога. – Подлые рабы!
– Что случилось, Мотылек? – беспокойно глянул ему в глаза Меценат. – Ты чем-то
расстроен?
– Ах, Меценат! Вы представить себе не можете, что за олух наш редактор! Я уже три
года секретарь журнала и считаю, что приобрел себе известный вес и положение… Сдаю в
набор свое стихотворение «Тайна жемчужной устрицы», помните, еще оно вам очень
ионравилось, вдруг он мне заявляет: «По техническим условиям не может быть напечатано!»
– «Это что еще за технические условия?!» – «Размер велик! 160 строк». – «Да ведь
стихотворение хорошее?!» – «Замечательное». – «Так чего ж его не напечатать?!» Он опять:
«Потому чго длинное!» – «Но ведь хорошее?» – «Хорошее». – «Так почему не напечатаете?»
– «Размер велик». Взвыл я. «У Пушкина, – говорю, – поэмы были на две тысячи строк! Вы
бы и Пушкина не напечатали?!» – «Нет, – говорит, – не напечатал бы». Ну, знаете,
Меценат… Насчет себя бы я еще мог простить, но – Пушкин! Озверел я. «Да вы знаете, кто
такой. Пушкин?!» – «А вы знаете, что такое технические условия?» Я ему Пушкиным по
голове, а он мне техническими условиями по ногам. Встал я и говорю: «Сегодня мой
приятель Новакович о Кузин гвоздь сапог разорвал!» – «А мне, – говорит, – какое дело?» –
«А такое, что – не почините ли?» – «Что я вам, сапожник, что ли?» Я и говорю: «Конечно,
сапожник!» Крик у нас был на всю редакцию. «Вы, – говорит, – невоспитанный молодой
человек!» – «А вы воспитанный в цирке старый осел, умеющий скакать только по
ограниченной арене!» Забрал свои рукописи, хлопнул дверью и ушел.
– Промочи горло, Мотылек, – посоветовал Новакович. – Хочешь, я пойду отдую твоего
редактора?
– Нет, я ему лучшую свинью подложил! Иду к вам, встречаю нашу знаменитую
Куколку. «Что с вами, Мотылек?» – «Куколка! Вы, как человек тонких эмоций, как Божьей
милостью поэт, меня поймете!» Рассказал ему всю историю, а он мне: «А знаете, Мотылек,
Пушкин действительно очень пространно писал. Теперь так уже не пишут! Нужна
концентрация мыслей». Посмотрел я на него и говорю: «Пойдите к редактору, попроситесь в
секретари – он вас с удовольствием возьмет!» А он замялся да и спрашивает меня таково
деликатно: «Я не знаю, как и быть. Боюсь, что это будет не по-товарищески по отношению к
вам…» – «Ничего, идите. Я буду очень рад. Все равно в этом доме мне больше не бывать!»
Он и потащился. Воображаю разговор этих двух ослов! Кстати, я его потом сюда пригласил.
Вы не против этого, Меценат?
– Я очень рад! Послушайте, Принцесса! Вы ничего не будете иметь против, если сюда
придет один очень милый, воспитанный молодой человек?
– А он меня не заговорит? – опасливо спросила Принцесса.
– То есть как?