Page 107 - Белая гвардия
P. 107

— Стой! — прокричал сиплый голос в холодную спину — Турбину.
                «Так», — оборвалось под ложечкой.

                — Стой! — серьезно повторил голос.
                Турбин оглянулся и даже мгновенно остановился, потому что явилась короткая шальная
                мысль изобразить мирного гражданина. Иду, мол, по своим делам… Оставьте меня в
                покое… Преследователь был шагах в пятнадцати и торопливо взбрасывал винтовку.
                Лишь только доктор повернулся, изумление выросло в глазах преследователя, и доктору
                показалось, что это монгольские раскосые глаза. Второй вырвался из-за угла и дергал
                затвор. На лице первого ошеломление сменилось непонятной, зловещей радостью.

                — Тю! — крикнул он, — бачь, Петро: офицер. — Вид у него при этом был такой, словно
                внезапно он, охотник, при самой дороге увидел зайца.

                «Что так-кое? Откуда известно?» — грянуло в турбинской голове, как молотком.
                Винтовка второго превратилась вся в маленькую черную дырку, не более гривенника.
                Затем Турбин почувствовал, что сам он обернулся в стрелу на Владимирской улице и что
                губят его валенки. Сверху и сзади, шипя, ударило в воздухе — ч-чах…

                — Стой! Ст… Тримай! — Хлопнуло. — Тримай офицера!! — загремела и заулюлюкала вся
                Владимирская. Еще два раза весело трахнуло, разорвав воздух.
                Достаточно погнать человека под выстрелами, и он превращается в мудрого волка; на
                смену очень слабому и в действительно трудных случаях ненужному уму вырастает
                мудрый звериный инстинкт. По-волчьи обернувшись на угонке на углу Мало-Провальной
                улицы, Турбин увидал, как черная дырка сзади оделась совершенно круглым и бледным
                огнем, и, наддав ходу, он свернул в Мало-Провальную, второй раз за эти пять минут
                резко повернув свою жизнь.

                Инстинкт: гонятся настойчиво и упорно, не отстанут, настигнут и, настигнув совершенно
                неизбежно, — убьют. Убьют, потому что бежал, в кармане ни одного документа и
                револьвер, серая шинель; убьют, потому что в бегу раз свезет, два свезет, а в третий раз
                — попадут. Именно в третий. Это с древности известный раз. Значит, кончено; еще
                полминуты — и валенки погубят. Все непреложно, а раз так — страх прямо через все
                тело и через ноги выскочил в землю. Но через ноги ледяной водой вернулась ярость и
                кипятком вышла изо рта на бегу. Уже совершенно по-волчьи косил на бегу Турбин
                глазами. Два серых, за ними третий, выскочили из-за угла Владимирской, и все трое
                вперебой сверкнули. Турбин, замедлив бег, скаля зубы, три раза выстрелил в них, не
                целясь. Опять наддал ходу, смутно впереди себя увидел мелькнувшую под самыми
                стенами у водосточной трубы хрупкую черную тень, почувствовал, что деревянными
                клещами кто-то рванул его за левую подмышку, отчего тело его стало бежать странно,
                косо, боком, неровно. Еще раз обернувшись, он, не спеша, выпустил три пули и строго
                остановил себя на шестом выстреле:

                «Седьмая — себе. Еленка рыжая и Николка. Кончено. Будут мучить. Погоны вырежут.
                Седьмая себе».

                Боком стремясь, чувствовал странное: револьвер тянул правую руку, но как будто
                тяжелела левая. Вообще уже нужно останавливаться. Все равно нет воздуху, больше
                ничего не выйдет. До излома самой фантастической улицы в мире Турбин все же
                дорвался, исчез за поворотом, и ненадолго получил облегчение. Дальше безнадежно:
                глуха запертая решетка, вон, ворота громады заперты, вон, заперто… Он вспомнил
                веселую дурацкую пословицу: «Не теряйте, куме, силы, опускайтеся на дно».
                И тут увидал ее в самый момент чуда, в черной мшистой стене, ограждавшей наглухо
                смежный узор деревьев в саду. Она наполовину провалилась в эту стену и, как в
                мелодраме, простирая руки, сияя огромнейшими от ужаса глазами, прокричала:

                — Офицер! Сюда! Сюда…
                Турбин, на немного скользящих валенках, дыша разодранным и полным жаркого воздуха
                ртом, подбежал медленно к спасительным рукам и вслед за ними провалился в узкую
                щель калитки в деревянной черной стене. И все изменилось сразу. Калитка под руками
   102   103   104   105   106   107   108   109   110   111   112