Page 39 - Белая гвардия

6
Магазин «Парижский Шик», мадам Анжу помещался в самом центре Города, на
Театральной улице, проходящей позади оперного театра, в огромном многоэтажном
доме, и именно в первом этаже. Три ступеньки вели с улицы через стеклянную дверь в
магазин, а по бокам стеклянной двери были два окна, завешенные тюлевыми пыльными
занавесками. Никому не известно, куда делась сама мадам Анжу и почему помещение ее
магазина было использовано для целей вовсе не торговых. На левом окне была
нарисована цветная дамская шляпа с золотыми словами «Шик паризьен», а за стеклом
правого окна большущий плакат желтого картона с нарисованными двумя скрещенными
севастопольскими пушками, как на погонах у артиллеристов, и надписью сверху:

«Героем можешь ты не быть, но добровольцем быть обязан».
Под пушками слова:

«Запись добровольцев в Мортирный Дивизион, имени командующего, принимается».
У подъезда магазина стояла закопченная и развинченная мотоциклетка с лодочкой, и
дверь на пружине поминутно хлопала, и каждый раз, как она открывалась, над ней
звенел великолепный звоночек — бррынь-брррынь, напоминающий счастливые и
недавние времена мадам Анжу.
Турбин, Мышлаевский и Карась встали почти одновременно после пьяной ночи и, к
своему удивлению, с совершенно ясными головами, но довольно поздно, около полудня.
Выяснилось, что Николки и Шервинского уже нет. Николка спозаранку свернул какой-то
таинственный красненький узелок, покряхтел — эх, эх… и отправился к себе в дружину,
а Шервинский недавно уехал на службу в штаб командующего.
Мышлаевский, оголив себя до пояса в заветной комнате Анюты за кухней, где за
занавеской стояла колонка и ванна, выпустил себе на шею и спину и голову струю
ледяной воды и, с воплем ужаса и восторга вскрикивая:
— Эх! Так его! Здорово! — залил все кругом на два аршина. Затем растерся мохнатой
простыней, оделся, голову смазал бриолином, причесался и сказал Турбину:
— Алеша, эгм… будь другом, дай свои шпоры надеть. Домой уж я не заеду, а не хочется
являться без шпор.

— В кабинете возьми, в правом ящике стола.

Мышлаевский ушел в кабинетик, повозился там, позвякал и вышел. Черноглазая Анюта,
утром вернувшаяся из отпуска от тетки, шаркала петушиной метелочкой по креслам.
Мышлаевский откашлялся, искоса глянул на дверь, изменил прямой путь на
извилистый, дал крюку и тихо сказал:
— Здравствуйте, Анюточка…

— Елене Васильевне скажу, — тотчас механически и без раздумья шепнула Анюта и
закрыла глаза, как обреченный, над которым палач уже занес нож.

— Глупень…
Турбин неожиданно заглянул в дверь. Лицо его стало ядовитым.

— Метелочку, Витя, рассматриваешь? Так. Красивая. А ты бы лучше шел своей дорогой,
а? А ты, Анюта, имей в виду, в случае, ежели он будет говорить, что женится, так не
верь, не женится.

— Ну что, ей-богу, поздороваться нельзя с человеком.
Мышлаевский побурел от незаслуженной обиды, выпятил грудь и зашлепал шпорами из
гостиной. В столовой он подошел к важной рыжеватой Елене, и при этом глаза его
беспокойно бегали.

— Здравствуй, Лена, ясная, с добрым утром тебя. Эгм… (Из горла Мышлаевского