Page 40 - Белая гвардия

выходил вместо металлического тенора хриплый низкий баритон.) Лена, ясная, —
воскликнул он прочувственно, — не сердись. Люблю тебя, и ты меня люби. А что я
нахамил вчера, не обращай внимания. Лена, неужели ты думаешь, что я какой-нибудь
негодяй?

С этими словами он заключил Елену в объятия и расцеловал ее в обе щеки. В гостиной с
мягким стуком упала петушья корона. С Анютой всегда происходили странные вещи,
лишь только поручик Мышлаевский появлялся в турбинской квартире. Хозяйственные
предметы начинали сыпаться из рук Анюты: каскадом падали ножи, если это было в
кухне, сыпались блюдца с буфетной стойки; Аннушка становилась рассеянной, бегала
без нужды в переднюю и там возилась с калошами, вытирая их тряпкой до тех пор, пока
не чавкали короткие, спущенные до каблуков шпоры и не появлялся скошенный
подбородок, квадратные плечи и синие бриджи. Тогда Аннушка закрывала глаза и боком
выбиралась из тесного, коварного ущелья. И сейчас в гостиной, уронив метелку, она
стояла в задумчивости и смотрела куда-то вдаль, через узорные занавеси, в серое,
облачное небо.

— Витька, Витька, — говорила Елена, качая головой, похожей на вычищенную
театральную корону, — посмотреть на тебя, здоровый ты парень, с чего ж ты так ослабел
вчера? Садись, пей чаек, может, тебе полегчает.

— А ты, Леночка, ей-богу, замечательно выглядишь сегодня. И капот тебе идет, клянусь
честью, — заискивающе говорил Мышлаевский, бросая легкие, быстрые взоры в
зеркальные недра буфета, — Карась, глянь, какой капот. Совершенно зеленый. Нет, до
чего хороша.

— Очень красива Елена Васильевна, — серьезно и искренне ответил Карась.
— Это электрик, — пояснила Елена, — да ты, Витенька, говори сразу — в чем дело?

— Видишь ли, Лена, ясная, после вчерашней истории мигрень у меня может сделаться, а
с мигренью воевать невозможно…
— Ладно, в буфете.

— Вот, вот… Одну рюмку… Лучше всяких пирамидонов.

Страдальчески сморщившись, Мышлаевский один за другим проглотил два стаканчика
водки и закусил их обмякшим вчерашним огурцом. После этого он объявил, что будто бы
только что родился, и изъявил желание пить чай с лимоном.

— Ты, Леночка, — хрипловато говорил Турбин, — не волнуйся и поджидай меня, я
съезжу, запишусь и вернусь домой. Касательно военных действий не беспокойся, будем
мы сидеть в городе и отражать этого миленького президента — сволочь такую.
— Не послали бы вас куда-нибудь?

Карась успокоительно махнул рукой.
— Не беспокойтесь, Елена Васильевна. Во-первых, должен вам сказать, что раньше двух
недель дивизион ни в коем случае и готов не будет, лошадей еще нет и снарядов. А когда
и будет готов, то, без всяких сомнений, останемся мы в Городе. Вся армия, которая
сейчас формируется, несомненно, будет гарнизоном Города. Разве в дальнейшем, в
случае похода на Москву…
— Ну, это когда еще там… Эгм…

— Это с Деникиным нужно будет соединиться раньше…
— Да вы напрасно, господа, меня утешаете, я ничего ровно не боюсь, напротив, одобряю.

Елена говорила действительно бодро, и в глазах ее уже была деловая будничная забота.
«Довлеет дневи злоба его».
— Анюта, — кричала она, — миленькая, там на веранде белье Виктора Викторовича.
Возьми его, детка, щеткой хорошенько, а потом сейчас же стирай.