Page 36 - Белая гвардия

«Ну нет, говорит, вы уж тут это ваше рукоприкладство оставьте!»
А? что прикажете делать? Добродушный старикан. Да ведь сами понимаете, господин
доктор, эскадрону в походе без баб невозможно.
И вахмистр хитро подмигнул.

— Это верно, — вынужден был согласиться Алексей Васильевич, потупляя глаза. Чьи-то
глаза, черные, черные, и родинки на правой щеке, матовой, смутно сверкнули в сонной
тьме. Он смущенно крякнул, а вахмистр продолжал:

— Ну те-с, сейчас это он и говорит — доложим. Отправился, вернулся, и сообщает:
ладно, устроим. И такая у нас радость сделалась, невозможно выразить. Только вышла
тут маленькая заминочка. Обождать, говорит апостол Петр, потребуется. Одначе ждали
мы не более минуты. Гляжу, подъезжает, — вахмистр указал на молчащего и
горделивого Най-Турса, уходящего бесследно из сна в неизвестную тьму, — господин
эскадронный командир рысью на Тушинском Воре. А за ним немного погодя
неизвестный юнкерок в пешем строю, — тут вахмистр покосился на Турбина и потупился
на мгновение, как будто хотел что-то скрыть от доктора, но не печальное, а, наоборот,
радостный, славный секрет, потом оправился и продолжал: — Поглядел Петр на них из-
под ручки и говорит: «Ну, теперича, грит, все!» — и сейчас дверь настежь, и пожалте,
говорит, справа по три.
…Дунька, Дунька, Дунька я!Дуня, ягодка моя, —

зашумел вдруг, как во сне, хор железных голосов и заиграла итальянская гармоника.
— Под ноги! — закричали на разные голоса взводные.

Й-эх, Дуня, Дуня, Дуня, Дуня!Полюби, Дуня, меня, —
и замер хор вдали.

— С бабами? Так и вперлись? — ахнул Турбин.
Вахмистр рассмеялся возбужденно и радостно взмахнул руками.

— Господи боже мой, господин доктор. Места-то, места-то там ведь видимо-невидимо.
Чистота… По первому обозрению говоря, пять корпусов еще можно поставить и с
запасными эскадронами, да что пять — десять! Рядом с нами хоромы, батюшки, потолков
не видно! Я и говорю: «А разрешите, говорю, спросить, это для кого же такое?» Потому
оригинально: звезды красные, облака красные в цвет наших чакчир отливают… «А
это, — говорит апостол Петр, — для большевиков, с Перекопу которые».
— Какого Перекопу? — тщетно напрягая свой бедный земной ум, спросил Турбин.

— А это, ваше высокоблагородие, у них-то ведь заранее все известно. В двадцатом году
большевиков-то, когда брали Перекоп, видимо-невидимо положили. Так, стало быть,
помещение к приему им приготовили.
— Большевиков? — смутилась душа Турбина, — путаете вы что-то, Жилин, не может
этого быть. Не пустят их туда.

— Господин доктор, сам так думал. Сам. Смутился и спрашиваю господа бога…
— Бога? Ой, Жилин!

— Не сомневайтесь, господин доктор, верно говорю, врать мне нечего, сам разговаривал
неоднократно.

— Какой же он такой?
Глаза Жилина испустили лучи, и гордо утончились черты лица.

— Убейте — объяснить не могу. Лик осиянный, а какой — не поймешь… Бывает,
взглянешь — и похолодеешь. Чудится, что он на тебя самого похож. Страх такой
проймет, думаешь, что же это такое? А потом ничего, отойдешь. Разнообразное лицо. Ну,