Page 45 - Белая гвардия
P. 45

Кто честен и не волк, идет в добровольческий полк…
                — Иван Иванович, что это вы сегодня не в духе?

                — Да жена напетлюрила. С самого утра сегодня болботунит…
                Турбин даже в лице изменился от этой остроты, злобно скомкал газету и швырнул ее на
                тротуар. Прислушался.
                — Бу-у, — пели пушки. У-уух, — откуда-то, из утробы земли, звучало за городом.

                — Что за черт?
                Турбин круто повернулся, поднял газетный ком, расправил его и прочитал еще раз на
                первой странице внимательно:
                «В районе Ирпеня столкновения наших разведчиков с отдельными группами бандитов
                Петлюры.
                На Серебрянском направлении спокойно.

                В Красном Трактире без перемен.
                В направлении Боярки полк гетманских сердюков лихой атакой рассеял банду в полторы
                тысячи человек. В плен взято 2 человека.»
                Гу… гу… гу… Бу… бу… бу… — ворчала серенькая зимняя даль где-то на юго-западе.
                Турбин вдруг открыл рот и побледнел. Машинально запихнул газету в карман. От
                бульвара, по Владимирской улице чернела и ползла толпа. Прямо по мостовой шло
                много людей в черных пальто… Замелькали бабы на тротуарах. Конный, из Державной
                варты, ехал, словно предводитель. Рослая лошадь прядала ушами, косилась, шла боком.
                Рожа у всадника была растерянная. Он изредка что-то выкрикивал, помахивая нагайкой
                для порядка, и выкриков его никто не слушал. В толпе, в передних рядах, мелькнули
                золотые ризы и бороды священников, колыхнулась хоругвь. Мальчишки сбегались со
                всех сторон.

                — «Вести»! — крикнул газетчик и устремился к толпе.
                Поварята в белых колпаках с плоскими донышками выскочили из преисподней
                ресторана «Метрополь». Толпа расплывалась по снегу, как чернила по бумаге.

                Желтые длинные ящики колыхались над толпой. Когда первый поравнялся с Турбиным,
                тот разглядел угольную корявую надпись на его боку: «Прапорщик Юцевич».

                На следующем: «Прапорщик Иванов».
                На третьем: «Прапорщик Орлов».

                В толпе вдруг возник визг. Седая женщина, в сбившейся на затылок шляпе, спотыкаясь
                и роняя какие-то свертки на землю, врезалась с тротуара в толпу.

                — Что это такое? Ваня?! — залился ее голос. Кто-то, бледнея, побежал в сторону. Взвыла
                одна баба, за нею другая.

                — Господи Исусе Христе! — забормотали сзади Турбина. Кто-то давил его в спину и
                дышал в шею.
                — Господи… последние времена. Что ж это, режут людей?.. Да что ж это…

                — Лучше я уж не знаю что, чем такое видеть.

                — Что? Что? Что? Что? Что такое случилось? Кого это хоронят?
                — Ваня! — завывало в толпе.

                — Офицеров, что порезали в Попелюхе, — торопливо, задыхаясь от желания первым
                рассказать, бубнил голос, — выступили в Попелюху, заночевали всем отрядом, а ночью
   40   41   42   43   44   45   46   47   48   49   50