Page 145 - Чевенгур

— Они — безотцовщина, — объяснил Прокофий. — Они нигде не жили, они бредут.
— Куда бредут? — с уважением спросил Чепурный: ко всему неизвестному и опасному
он питал достойное чувство. — Куда бредут? Может, их окоротить надо?
Прокофий удивился такому бессознательному вопросу:
— Как куда бредут? Ясно — в коммунизм, у нас им полный окорот.
— Тогда иди и кличь их скорее сюда! Город, мол, ваш и прибран по-хозяйски, а у
плетня стоит авангард и желает пролетариату счастья и — этого… скажи: всего мира, все
равно он ихний.
— А если они от мира откажутся? — заранее спросил Прокофий. — Может, им одного
Чевенгура пока вполне достаточно…
— А мир тогда кому? — запутался в теории Чепурный.
— А мир нам, как базу.
— Сволочь ты: так мы же авангард — мы ихние, а они — не наши… Авангард ведь не
человек, он мертвая защита на живом теле: пролетариат — вот кто тебе человек! Иди скорее,
полугад!
Прокофий сумел быстро организовать на кургане имевшихся там пролетариев и
прочих. Людей на кургане оказалось много, больше, чем видел Чепурный, — человек сто
или двести, и все разные на вид, хотя по необходимости одинаковые — сплошной
пролетариат.
Люди начали сходить с голого кургана на Чевенгур. Чепурный всегда с
трогательностью чувствовал пролетариат и знал, что он есть на свете и виде неутомимой
дружной силы, помогающей солнцу кормить кадры буржуазии, потому что солнца хватает
только для сытости, но не для жадности; он догадывался, что тот шум в пустом месте,
который раздавался в ушах Чепурного на степных ночлегах, есть гул угнетенного труда
мирового рабочего класса, день и ночь движущегося вперед на добычу пищи, имущества и
покоя для своих личных врагов, размножающихся от трудовых пролетарских веществ;
Чепурный благодаря Прокофию имел в себе убедительную теорию о трудящихся, которые
есть звери в отношении неорганизованной природы и герои будущего; но сам для себя
Чепурный открыл одну успокоительную тайну, что пролетариат не любуется видом
природы, а уничтожает ее посредством труда,
— это буржуазия живет для природы: и размножается, — а рабочий человек живет для
товарищей: и делает революцию. Неизвестно одно — нужен ли труд при социализме, или
для пропитания достаточно одного природного самотека? Здесь Чепурный больше
соглашался с Прокофием, с тем, что солнечная система самостоятельно будет давать силу
жизни коммунизму, лишь бы отсутствовал капитализм, всякая же работа и усердие
изобретены эксплуататорами, чтобы сверх солнечных продуктов им оставалась
ненормальная прибавка.
Чепурный ожидал в Чевенгур сплоченных героев будущего, а увидел людей, идущих не
поступью, а своим шагом, увидел нигде не встречавшихся ему товарищей — людей без
выдающейся классовой наружности и без революционного достоинства, — это были
какие-то безымянные прочие, живущие без всякого значения, без гордости и отдельно от
приближающегося всемирного торжества; даже возраст прочих был неуловим — одно было
видно, что они — бедные, имеющие лишь непроизвольно выросшее тело и чужие всем;
оттого прочие шли тесным отрядом и глядели больше друг на друга, чем на Чевенгур и на
его партийный авангард.
Один прочий поймал муху на голой спине переднего старика, а затем погладил спину
старика, чтобы не осталось царапины или следа прикосновения, и с жестокостью убил ее
оземь, — и Чепурный смутно изменился в своем удивленном чувстве к прочим. Быть может,
они, эти пролетарии и прочие, служили друг для друга единственным имуществом и
достоянием жизни, вот почему они так бережно глядели один на другого, плохо замечая
Чевенгур и тщательно охраняя товарищей от мух, как буржуазия хранила собственные дома
и скотину.