Page 199 - Чевенгур

Ваше мероприятие я выполнил — перед вами стоят будущие супруги, доставленные в
Чевенгур маршевым порядком, а для Жеева я завлек специальную нищенку…
— Как же ты ее завлек? — спросил Жеев.
— Машинально, — объяснил Прокофий. — Музыкант, обернись к супругам со своим
инструментом и сыграй им туш, чтоб они в Чевенгуре не тужили и любили большевиков.
Музыкант сыграл.
— Отлично, — одобрил Прокофий. — Клавдюша, разводи женщин на покой. Завтра мы
им назначаем смотр и торжестенный марш мимо городской организации: костер не дает
представления лиц.
Клавдюша повела дремлющих женщин в темноту пустого города.
Чепурный обнял Прокофия кругом груди и произнес ему одному:
— Проша, нам женщины теперь не срочно нужны, лишь бы ты явился. Хочешь, я тебе
завтра любое сделаю и подарю.
— Подари Клавдюшу!
— Я б тебе, Проша, ее дал, да ты ее себе сам подарил. Бери, пожалуйста, еще
чего-нибудь!
— Дай обдумать, — отсрочил Прокофий, — сейчас что-то у меня спросу нет и аппетита
не чувствую… Здравствуй, Саша! — сказал он Дванову.
— Здравствуй, Прош! — ответил тем же Дванов. — Ты видел где-нибудь других
людей? Отчего они там живут?
— Они там живут от одного терпения, — сформулировал всем для утешения
Прокофий, — они революцией не кормятся, у них сорганизовалась контрреволюция, и над
степью дуют уже вихри враждебные, одни мы остались с честью…
— Лишнее говоришь, товарищ, — сказал Сербинов. — Я оттуда, и я тоже
революционер.
— Ну, стало быть, тем тебе там хуже было, — заключил Прокофий.
Сербинов не мог ответить. Костер на башне потух и в эту ночь уже не был зажжен.
— Прош, — спросил Чепурный во мраке, — а кто тебе, скажи пожалуйста, музыку
подарил?
— Один прохожий буржуй. Он мне музыку, а я ему существование продешевил: в
Чевенгуре же нет удовольствия, кроме колокола, но то — религия.
— Тут, Прош, теперь есть удовольствие без колокола и без всякого посредства.
Прокофий залез в нижнее помещение башни и лег спать от утомления. Чепурный тоже
склонился близ него.
— Дыши больше, нагревай воздух, — попросил его Прокофий.
— Я чего-то остыл в порожних местах.
Чепурный приподнялся и долгое время часто дышал, потом снял с себя шинель, укутал
ею Прокофия и, привалившись к нему, позабылся в отчуждении жизни.
Утром наступил погожий день; музыкант встал первым человеком и сыграл на
гармонике предварительный марш, взволновавший всех отдохнувших прочих.
Жены сидели наготове, уже обутые и одетые Клавдюшей в то, что она нашла по
закутам Чевенгура.
Прочие пришли позже и от смущения не глядели на тех, кого им назначено было
любить. Тут же находились и Дванов, и Гопнер, и Сербинов, и самые первые завоеватели
Чевенгура. Сербинов пришел, чтобы попросить о снаряжении ему экипажа для отъезда, но
Копенкин отказался дать в езду Пролетарскую Силу. «Шинель дать могу, — сказал он, —
себя предоставлю на сутки, что хочешь бери, но коня не проси, не серди меня — на чем же я
в Германию поеду?» Тогда Сербинов попросил другую лошадь, что привезла вчера
Прокофия, и обратился к Чепурному. Тот возразил Сербинову тем, что уезжать не надо,
может, он обживется здесь, потому что в Чевенгуре коммунизм и все равно скоро все люди
явятся сюда: зачем же ехать к ним, когда они идут обратно?
Сербинов отошел от него. «Куда я стремлюсь? — думал он. — Та горячая часть моего