Page 196 - Доктор Живаго

его, хотя он не таил от своих избавителей, что вернется в ряды колчаковских войск и будет
продолжать борьбу с красными.

5

Осенью лагерь партизан стоял в Лисьем отоке, небольшом лесу на высоком бугре, под
которым неслась, обтекая его с трех сторон и подрывая берега водороинами, стремительная
пенистая речка.
Перед партизанами тут зимовали каппелевцы. Они укрепили лес своими руками и
трудами окрестных жителей, а весною его оставили. Теперь в их невзорванных блиндажах,
окопах и ходах сообщения разместились партизаны.
Свою землянку Ливерий Аверкиевич делил с доктором. Вторую ночь он занимал его
разговорами, не давая ему спать.
— Хотел бы я знать, что теперь поделывает мой достопочтенный родитель, уважаемый
фатер — папахен мой.
— Господи, до чего не выношу я этого паяснического тона, — про себя вздыхал
доктор. — И ведь вылитый отец!
— Насколько я заключил из наших прошлых бесед, вы Аверкия Степановича
достаточно узнали. И, как мне кажется, — довольно неплохого мнения о нем. А, милостивый
государь?
— Ливерий Аверкиевич, завтра у нас предвыборная сходка на буйвище. Кроме того, на
носу суд над санитарами самогонщиками.
У меня с Лайошем по этому поводу еще не готовы материалы. Мы для этой цели с ним
завтра соберемся. А я две ночи не спал.
Отложим собеседование. Помилосердствуйте.
— Нет — всё же, возвращаясь к Аверкию Степановичу. Что вы скажете о старикане?
— У вас еще совсем молодой отец, Ливерий Аверкиевич. Зачем вы так о нем
отзываетесь. А теперь я отвечу вам. Я часто говорил вам, что плохо разбираюсь в отдельных
градациях социалистического настоя, и особой разницы между большевиками и другими
социалистами не вижу. Отец ваш из разряда людей, которым Россия обязана волнениями и
беспорядками последнего времени. Аверкий Степанович тип и характер революционный.
Так же как и вы, он представитель русского бродильного начала.
— Что это, похвала или порицание?
— Я еще раз прошу отложить спор до более удобного времени.
Кроме того, обращаю ваше внимание на кокаин, который вы опять нюхаете без меры.
Вы его самовольно расхищаете из подведомственных мне запасов. Он нам нужен для других
целей, не говоря о том, что это яд и я отвечаю за ваше здоровье.
— Опять вы не были на вчерашних занятиях. У вас атрофия общественной жилки, как у
неграмотных баб и у заматерелого косного обывателя. Между тем вы — доктор, начитанный
и даже, кажется, сами что-то пишете. Объясните, как это вяжется?
— Не знаю, как. Наверное, никак не вяжется, ничего не поделаешь. Я достоин жалости.
— Смирение паче гордости. А чем усмехаться так язвительно, ознакомились бы лучше
с программой наших курсов и признали бы свое высокомерие неуместным.
— Господь с вами, Ливерий Аверкиевич! Какое тут высокомерие! Я преклоняюсь перед
вашей воспитательной работой.
Обзор вопросов повторяется на повестках. Я читал его. Ваши мысли о духовном
развитии солдат мне известны. Я от них в восхищении. Все, что у вас сказано об отношении
воина народной армии к товарищам, к слабым, к беззащитным, к женщине, к идее чистоты и
чести, это ведь почти то же, что сложило духоборческую общину, это род толстовства, это
мечта о достойном существовании, этим полно мое отрочество. Мне ли смеяться над такими
вещами?
Но, во-первых, идеи общего совершенствования так, как они стали пониматься с